Мари-Луиза и Бланш. Две изгнанницы, две сильные личности: многое могло сделать их союзницами. Они ненавидели друг друга, и дело дошло до жестокого и окончательного разрыва. Он случился весной 1936 г. После прихода к власти Народного фронта впервые в истории Франции три женщины стали заместителями госсекретаря, и Бланш Озелло убедила мужа упразднить раздельные бары отеля «Ритц». Мари-Луиза, естественно, была против, но Франк с радостью бросился исполнять распоряжение директора. Так в июне 1936 г. впервые за недолгую историю палас-отелей мужчины и женщины смогли выпивать у одной стойки.

Незадолго до 11 вечера 15 июня 1936 г. Мари-Луиза Ритц вошла в бар в сопровождении двух своих бельгийских грифонов, на руках у нее были черные кружевные перчатки, на плечах – пелерина из горностая. Над веселыми гуляками повисла мертвая тишина. Но истинные завсегдатаи паласа за словом в карман не лезли, и прежде всего – известные пересмешники Арлетти и Саша Гитри. Мари-Луиза обвела презрительным взглядом пять десятков гостей, пришедших отметить великую барную революцию. Вдова Ритц против всего Парижа: в тот вечер в баре разыгрывалась давняя дуэль – традиции против авангарда, вечный спор, отмечавший отель с момента его открытия. Тогда, в разгар дела Дрейфуса, на Вандомской площади схлестнулись две Франции. Одна – консервативная и буржуазная, антисемитская, дорогая сердцу Мари-Луизы Ритц. С другой стороны выступали художники и интеллектуалы-дрейфусары, которые группировались вокруг Сары Бернар, великой актрисы и одновременно любовницы повара и соратника Сезара Ритца – Огюста Эскофье. Уже тогда это было соперничество двух женщин. И вот, сорок лет спустя, Мари-Луиза оказалась лицом к лицу с еще одной противницей, причем гораздо более популярной, чем она сама.

Бланш Озелло сидела на высоком стульчике, изящно опираясь локтем о медный поручень барной стойки. Молодая женщина в длинном кремовом платье из крепона спокойно смотрела, как Мари-Луиза извергает ядовитые замечания, и продолжала мечтательно улыбаться. Неловкость нарастала. Мир ночи не мог оставить оскорбления без ответа. Франк уже понял, что ответ придет не от Бланш, а от ее соседки – загадочной и вечной спутницы, вместе с Бланш боровшейся за то, чтобы женщины наконец получили право пить рядом с мужчинами, – феерической Лили Хармаевой. Обычно ее называли «та самая Хармаева», она обладала андрогинной красотой, в прошлом выступала в труппе «Русских балетов», а теперь, в своем неизменном брючном костюме, с высоко поднятой головой и дерзкой речью, стала ночной искательницей приключений. Едва Мари-Луиза Ритц закончила изливать желчь, как Лили затенькала мелочью на дне кармана. Она вышла в центр сцены.

– Вы так отстаиваете традиции, мадемуазель Бек, словно затеяли новый крестовый поход! – заявила Лили, припомнив Мари-Луизе ту скромную фамилию, которую та носила до замужества. Бланш всегда предпочитала идти напролом.

Толпа восторженных выпивох загалдела так громко, что заглушила яростный лай грифонов. И тогда Бланш Озелло встала и жестом утихомирила публику. Не выпуская из руки коктейль «Бижу», она лихо нанесла Вдове смертельный удар:

– Да здравствует двадцатый век!

Бар подхватил эту фразу в один голос. Бледная, как смерть, сраженная наповал, Мари-Луиза ретировалась без единого слова поддержки. Франк припоминает, что Гитри украдкой еще и пнул одного из грифонов…

На завтра собрался дисциплинарный совет: Лили Хармаевой отныне было запрещено входить в отель «Ритц», а Бланш Озелло обязали принести Вдове письменные извинения. Мари-Луизе Ритц предложили отдохнуть и поправить здоровье в Швейцарии, у барона Пфейфера, – весь отель знал, что тот уже двадцать лет числился ее любовником. И чтобы сохранить приличия, к Клоду Озелло был приставлен преданный племянник барона, Ганс-Франц Элмигер.