– Опять ты за старое, Роберт Лерой. Ты правда думаешь, что ангелам у ворот рая охота за всеми нами следить? Мы ведь церковь никогда не жаловали. И ты сам мне об этом говорил! Церковь нас контролирует, навязывает страх Божий. Но если Бог и есть, вряд ли Ему так уж по нраву идиоты, которые вечно твердят, что Он с ними говорит, и называют себя пророками. Помнится, ты сам меня этому учил. Так когда ты успел удариться в религию?

– Я не ударился в религию. Просто стал реалистом.

– Что-то не верится. Ты всегда приземляешься на лапы, как кошка. Да посмотри на себя. Ты ничуть не изменился, только говоришь, как старик. А мы ведь молоды.

Бутч оглядел изрезанное морщинами, обожженное солнцем лицо брата. Волосы у него были грязные, одежда износилась, шляпа болталась на затылке, словно порыв ветра уже подхватил ее, но решил все же не лишать ковбоя последней ценности.

Ван выглядел плохо. Совсем не молодо. Бутч узнал себя самого в глубоко посаженных голубых глазах младшего брата, в его мрачном взгляде. Ван всегда был хорош собой, девушки липли к нему, пока не понимали, что за показной грубостью нет ровным счетом ничего. Ван мог рассмешить, но его шутки всегда задевали за живое. Мог проявить смекалку, но расходовал ее на колкости. Мог помочь, но только если не было варианта получше. Правда, у Вана никогда не бывало вариантов получше. Прикрываясь именем Бутча, он грозил и заискивал, пока не разрушил и свою репутацию, и репутацию старшего брата. И все же он был Бутчу братом, и тот ничего не мог с этим поделать. В детстве они были лучшими друзьями, все делали вместе. Бутч боялся, что и конец их тоже ждет общий.

Он разглядел в первой повозке Орландо Пауэрса и губернатора Уэллса. Гарриман и еще какой-то мужчина ехали в повозке за ними, вокруг настороженно теснились всадники с ружьями наготове.

– С чего это они выбрали такое местечко? – спросил Ван, даже не думая спрятаться от подъезжавшей процессии.

– Место выбрал я. Эти края я знаю лучше, чем они. Если что-то пойдет не так, я просто исчезну.

– Ну да. В этом деле ты мастер.

Бутч пропустил его выпад мимо ушей. Ничего не выйдет. Он вдруг ясно понял, что ничего не выйдет.

Ван схватил его бинокль и принялся разглядывать приближавшуюся группу:

– Кто из них Гарриман?

– Круглые очки. Усы, как у Тедди Рузвельта.

– А остальные кто?

– Пауэрс вытащил тебя из тюрьмы. Немного похож на охотничьего пса. Мне он нравится. Он настоящий. Без всех этих глупостей. Престона ты знаешь. Он едет верхом. Не знаю, кто сидит рядом с Гарриманом. А рядом с Пауэрсом губернатор Уэллс.

Ван присвистнул:

– Ну и ну. Ты, небось, нос задерешь, Роберт Лерой.

Он помолчал, разглядывая процессию, а потом опустил бинокль и махнул рукой по направлению к ней:

– Ну так иди. Тащись к своим новым друзьям, раз тебе так хочется. Я тебя прикрою. – На лице у него появилось выражение, которое Бутч слишком хорошо знал; волоски на руках у Бутча встали дыбом, дыра внутри расширилась, превращаясь во врата ада. – Я буду здесь. Иди, – ухмыльнувшись, повторил Ван.

– Отдай мне ружье, Ван.

– С чего бы мне это делать?

– Что бы ни случилось, стрелять ты не станешь. Так что и ружье тебе ни к чему. Если боишься, что тебе придется постоять за себя, скорее прыгай в седло и скачи как можно дальше отсюда.

– Думаешь, я позволю подстрелить тебя как собаку? Может, тебе до меня нет дела, но я о тебе позабочусь. Я буду там. – И Ван указал на небольшой холм, с которого просматривались и каретный сарай, и извилистая раскисшая дорога.

– Нет. Стой здесь. Чтобы они тебя видели. И я тоже.

Процессия остановилась. Орландо Пауэрс вылез из повозки, передал поводья своему спутнику, взмахнул обеими руками. Даже с расстояния в тридцать метров Бутч заметил, что вид у него напряженный.