И в эту ночь она снова пришла.

Седмира стояла в углу комнаты, её силуэт едва различим в полумраке. Её лицо было серьёзным, глаза сверкали, как отражение света на воде.

– Ты пишешь всё лучше, – произнесла она, её голос был мягким, но от него веяло холодом.

Лука вздрогнул, но не обернулся.

– Ты знаешь, что я пишу не для себя, – сказал он. – Эти стихи не мои.

– Они твои, Лука, – ответила она, подойдя ближе. – Это твоя боль, твои чувства. Ты просто ещё не понял, насколько глубоко можешь зайти.

Она положила ладонь на его плечо, и он почувствовал ледяное прикосновение, которое пронзило его до самого сердца.

– Но теперь перед тобой выбор, – продолжила она. – Ты можешь продолжить. Писать дальше, отдавая всего себя, без остатка. Или ты можешь остановиться. Перестать быть поэтом.

– Перестать быть поэтом? – его голос задрожал, и он резко повернулся к ней. – Это невозможно.

– Возможно, – сказала она, её глаза блестели холодной решимостью. – Я могу забрать то, что дала тебе. Ты будешь жить как простой человек, без этих слов, без этой боли.

Лука почувствовал, как её слова пробрались в самую его суть. Ему казалось, что его душу разрывают на части.

– А если я продолжу? – спросил он, с трудом находя силы для речи.

Седмира посмотрела на него долгим, пронизывающим взглядом.

– Ты потеряешь всё, что у тебя есть. Твои чувства, твоя душа – всё будет растворяться в твоих строках, пока от тебя не останется ничего. Но ты оставишь след, который будет жить вечно.

Лука опустил голову, чувствуя тяжесть её слов. Он вспомнил каждую строчку, которую написал, каждую ночь, проведённую в беспокойном творчестве. Он вспомнил лица читателей, их глаза, наполненные болью и восхищением.

– А что будет, если я перестану? – тихо спросил он.

– Ты будешь жить. Простой, спокойной жизнью. Но твои слова исчезнут, будто их никогда не существовало, – ответила она.

Он закрыл глаза, представляя жизнь без стихов. Она была пуста, как заброшенный дом. Без строк, без слова, что текло через него, он не был бы собой.

Лука глубоко вдохнул, его сердце билось тяжело, но уверенно.

– Я продолжу, – сказал он, подняв на неё взгляд. – Пусть это меня уничтожит, но я не могу отказаться от своих слов.

Седмира улыбнулась, но в её улыбке не было ни радости, ни удовлетворения.

– Ты сделал правильный выбор, – произнесла она. – Но помни: теперь дороги назад нет.

Она подняла руку, и Лука почувствовал, как его тело пронзила волна тепла и холода одновременно. Ему казалось, что его сердце сжали невидимые пальцы, но вместе с этим он ощутил прилив силы.

– Ты станешь великим, Лука, – сказала она. – Но не забывай, что величие всегда стоит дорого.

Она развернулась и растворилась в тенях, оставив его одного.

Лука остался сидеть за своим столом. Его рука сама потянулась к ручке, и он начал писать. Слова текли, как река, глубже и темнее, чем когда-либо. Но теперь он знал: каждое из них было частицей его души, ускользающей от него в вечность.

***

Лука просидел за столом всю ночь. Его блокнот был заполнен до последней страницы, но он не помнил, как написал ни единой строки. Слова будто сами появились на бумаге, словно вытекли из него без его участия. Тусклый свет утреннего солнца проник через занавески, заливая комнату холодным, бледным сиянием. Лука поднял голову, уставившись в окно. Его глаза были покрасневшими от усталости, а сердце билось глухо, словно протестовало против того, что он сделал.

На столе перед ним лежали стихи. Они были прекрасны и ужасны одновременно. Каждое слово резало душу, как нож, напоминая о той боли, которую он впитал, чтобы их написать.