– И что же вы ей сказали? – полюбопытствовала бабушка.

– А что я мог сказать? Что она не в своем уме, но никому не вредит.

– А княгиня что на это?

– Села на траву, князь сел у ее ног, и мне велели присесть рядом и рассказать подробнее о безумной Викторке и о том, что с ней приключилось.

– А ты и рад был рассказать, да? – улыбнулась лесничиха.

– Конечно рад, женушка; ты же знаешь, я всегда готов угодить прекрасной даме. А наша княгиня, хотя уже и не молода, все-таки очень собой хороша. Короче говоря, пришлось мне об этой умалишенной рассказывать.

– Ну и хитрец вы, куманек; я уж почти два года здесь, а вы все только обещаете мне этот рассказ. Так я и не знаю в точности, что с Викторкой приключилось, разве что обрывки какие-то слышала. Я, конечно, не прекрасная дама, приказывать вам не могу, и потому, видно, никогда не узнать мне этой истории.

– Ох, бабушка, да вы мне милее самой распрекрасной раскрасавицы, и если вам угодно послушать, то я расскажу вам все хоть бы и прямо сейчас.

– Да уж, умеет куманек мягко стелить, ничего не скажешь, – улыбнулась бабушка. – Что ж, если хозяюшка возражать не станет, то я ловлю вас на слове. Старый что малый, а дети, сами знаете, сказки любят.

– Ну я, правда, еще не старая, но послушаю с удовольствием. Так что, муженек, рассказывай, это у тебя хорошо получается, – ответила лесничиха.

– Мамочка, дай нам, пожалуйста, еще хлеба, у нас уже ни кусочка не осталось, – попросил возникший в дверях Бертик.

– Не может такого быть! Да куда же ребята его девают? – удивилась бабушка.

– Половину съели сами, половину отдали собакам, серне и белкам; у нас по-другому не бывает. Ох и мученье мне с ними! – вздохнула хозяйка, отрезая ломти хлеба.

Пока она во дворе опять оделяла едой детей и поручала им нянчить малышку, лесник набивал свою трубку.

– Вот и у моего покойника, царство ему небесное, такая привычка была: прежде чем что-то рассказать, обязательно трубку приготовить, – сказала бабушка, и радостное воспоминание зажгло огонек в ее глазах.

– Да уж, мужчины все точно сговорились, у каждого есть эта дурная привычка, – отозвалась как раз вернувшаяся в дом лесничиха.

– А разве она тебе не по нраву? Ты же мне сама из города табак приносишь, – удивленно глянул на нее муж, закуривая трубку.

– Что мне остается-то? Если хочешь человеку угодить, приходится уступать. Начинай уже рассказывать, – распорядилась хозяйка, усаживаясь с веретеном рядом с бабушкой.

– Я готов, так что слушайте! – И лесник пустил в потолок колечко дыма, положил нога на ногу, устроился поудобнее на стуле и повел рассказ о Викторке.


VI


Викторка – крестьянская дочь из Жернова. Родители ее давно умерли, но брат и сестра до сих пор живы. Пятнадцать лет назад Викторка была девица на загляденье; во всей округе не находилось ей равных. Проворная, как серна, работящая, как пчелка, – лучшей жены и представить нельзя. Вдобавок и приданое за ней сулили отменное – такая в девках точно не засидится. Коротко говоря, молва о Викторке шла повсюду и от сватов отбою не было. Батюшке с матушкой многие парни нравились, попадались среди них и зажиточные хозяева, так что у дочки дом был бы, что называется, полная чаша, но она ни о чем таком и слышать не хотела: только тот ей мог приглянуться, кто ловко танцевал, да еще и под музыку.

И вот наконец отцу надоело, что Викторка всем женихам с порога отказывает, и он насел на нее и потребовал, чтобы она кого-нибудь выбрала, а иначе, мол, он сам за нее решит и насильно замуж отдаст. Тут девушка расплакалась и принялась просить, чтобы не гнали ее из родного дома, говоря, что время еще есть, что ей всего двадцать лет, что она еще и пожить-то толком не успела, а так неизвестно, кому она достанется и что ее после свадьбы ждет. Батюшка души в дочери не чаял и, услышав ее причитания и взглянув на хорошенькое личико, пожалел, сказав про себя: «Время и впрямь пока терпит, найдется еще для тебя достойный жених». Люди, правда, иное толковали; они считали Викторку гордячкой, которая ждет сватов в пышной карете, и вспоминали разные премудрости вроде «Высоко летаешь, да низко садишься», «Долго выбираешь – просчитаешься» и всякие такие прочие.