– Все хорошо в меру, куманек. Дай им волю, так они, пожалуй, на головах ходить станут, – возразила бабушка, которая, впрочем, не всегда поступала сообразно своим словам.
Вскоре вернулась хозяйка, неся щедрое угощение. На дубовом столе, застеленном белой скатертью, появились расписные фаянсовые тарелки, ножи с роговыми черенками, земляника, яичный пудинг, сливки, хлеб, мед, сливочное масло и пиво.
Лесничиха забрала у бабушки веретено со словами:
– Оставьте работу, бабушка, и садитесь к столу. Отрежьте себе хлеба да маслом его намажьте, я его только нынче утром взбивала. И пиво совсем свежее. Может, пудинг не особо удался, я его на глазок готовила, но вдруг понравится? Ягоды, я знаю, вы не едите, но дети их любят, особенно со сливками, – потчевала хозяйка гостей, ловко нарезая хлеб, намазывая его маслом и поливая медом.
И вдруг бабушка, вспомнив о чем-то, хлопнула себя по лбу:
– Память у меня совсем дырявая стала! Чуть не забыла рассказать, что мы в беседке с пани княгиней разговаривали!
– Ничего удивительного, дети своим криком любого заморочат! – успокоила ее лесничиха.
А лесник тут же спросил, о чем был разговор.
– Погодите, бабушка, не рассказывайте пока ничего, я только детей успокою, пускай посидят смирно, – попросила хозяйка.
Дети облазили уже всю усадьбу – должны же были хозяйские сыновья Франек и Бертик показать ее своим гостям. А сейчас ребята стояли перед домом, и собачка Амина демонстрировала им свое умение прыгать через палку и приносить в зубах нарочно заброшенные далеко в траву вещицы. Когда появившаяся на пороге мать позвала всех полдничать, ребята не заставили себя упрашивать и кинулись к столикам во дворе.
– Садитесь-ка сюда под деревья и постарайтесь не очень пачкаться! – говорила лесничиха, раскладывая еду. Дети расселись; собаки, не сводившие с них глаз, пристроились рядом.
Когда хозяйка вернулась в комнату, она попросила бабушку рассказать о княгине, и бабушка слово в слово передала разговор, что произошел в беседке.
– Я всегда твержу, что у нее доброе сердце, – сказала лесничиха. – Она часто у нас бывает и непременно осведомляется о детях и целует малютку Анушку в лобик. Не может быть плохим тот, кто любит детей. А вот прислуга вечно на нее наговаривает.
– Угодишь бесу – наградит адом, – отозвалась бабушка.
– Так оно и есть, – кивнул лесник. – Это правильная поговорка. По-моему, лучшей госпожи и пожелать нельзя. А эти сплетники, что вокруг нее вертятся, только лгут ей да надоедают. Они же ни на что не годны, не живут, а небо коптят. Оглянешься этак вот кругом, дорогая бабушка, да и подумаешь: чтоб их всех черт… гм-гм! – громом разразило! Злости не хватает, когда понимаешь, что какой-то бездельник, который ничего не умеет, кроме как куклой на запятках кареты торчать или в покоях господских прохлаждаться, получает столько же денег, сколько я; да и ценят его больше, чем меня, а ведь я должен и в дождь, и в слякоть, и в снег бродить по лесам, днем и ночью браниться с браконьерами и вдобавок за все быть в ответе и обо всем заботиться. Я, конечно, не жалуюсь и вообще всем доволен, но когда приходит сюда этакий задавака да нос передо мной задирает, я готов его!.. Ну да ладно, чего зазря злиться.
И пан лесник схватил стакан и сердито его опустошил.
– А княгиня знает о том, что здесь творится? Почему никто из обиженных не пожалуется ей на несправедливость? – спросила бабушка.
– Да кто ж на себя такую смелость возьмет? Я вот сколько раз с ней толковал и всегда думал: молчи, Франек, тебе же хуже будет. Да и с чего бы ей мне верить – она спросит тех, кто повыше да к ней поближе, и тогда пиши пропало. Эти, что в замке, все заодно, рука руку моет. А ведь я всего несколько дней назад с ее милостью разговаривал. Она гуляла по лесу с иностранным князем, что у нее нынче гостит. Они увидали где-то Викторку и расспрашивали меня про нее; княгиня ее испугалась.