– Слышь, обещатель! Держи цепь, я заебался.

– Да и я, честно говоря… – Кит попытался размотать цепь с локтя, но Стрижак его остановил.

– А ты куда, жиробас? Нет уж, без твоего веса нам ее не сдвинуть.

И тот, вздохнув, вновь потянул пленницу на себя. Та, видимо, смирившись с тем, что ей не дадут спокойно греметь миской в ожидании ужина, уже передвигалась чуть более охотно. Они почти дошли до окна террасы, как вдруг раздался какой-то стук. Все застыли. Внутренности Валика как будто собрались в тугой мячик и, сделав анатомически невозможный кульбит, застыли тошным комом под горлом.

– М-м-мысин! – сдавленно прошипел он.

Стрижак не ответил – кровь отхлынула от его лица, и он напряженно вслушивался. Стучали, кажется, снаружи – за забором металась чья-то тень. Раздался голос:

– Валерий Денисович! Валерий Денисович, вы дома?

Все трое облегченно выдохнули – не Мысин, всего лишь председатель Каляевского садоводства, безобидный пенсионер, направивший неуемную энергию на благоустройство поселка, организационную деятельность и возведение многочисленных запретов для местной детворы. Пленнице же все было совершенно фиолетово – в цвет окрашенной пряди, запутавшейся в ручке мясорубки.

– Приперся, старый хер, – процедил Стрижак. – Давайте по-тихому.

– Валерий Денисович, вы извините, мне показалось, я кого-то видел… Валерий Денисович, у меня тут инициатива одна нарисовалась, там по бюджету сущая мелочь. Я вам обрисую, – не сдавался председатель, продолжая греметь калиткой. Он то и дело хватался за край забора и приподнимался на цыпочках, но, к счастью троицы – а теперь и пленницы – ему не хватало росту, чтобы разглядеть что-либо во дворе.

Стрижак осторожно выглянул из окна, покрутил головой туда-сюда и жестом позвал за собой:

– Давайте обратно к воде. Только тихо. И голову, блядь, голову вниз! – зашипел он на Валика, надавил ему на затылок, заставляя горбиться еще сильнее обычного. – У-у-у, каланча пожарная.

Оскальзываясь на гальке и вполголоса матерясь, они кое-как добрались до реки, но здесь обнаружилось новое препятствие – пленница напрочь отказывалась вставать на ноги. Лишь, когда вода Валику была уже по колено, он догадался обернуться. И действительно, волосы девчонки плавали на поверхности черной паклей, а голова уже полностью скрылась под ряской.

– Ст-тойте! Она же ут-тонет!

Стрижак, уже ушлепавший вдоль по берегу на добрые метров десять, обернулся и, беззвучно выматерившись, зашагал обратно.

– Как же вы мне остоебенили… Ну-ка… Ух, тяжелая! На, ноги держи!

Стрижак, напрягши свои щуплые плечи, не без труда вытянул из водохранилища промокшую насквозь «рыбку», ткнул голыми пятками пленницы Валику в живот, так, что тот аж охнул. На лице у девчонки налип зеленый налет, а между бледными пальцами ног, похожими на поганки, свисали запутавшиеся водоросли.

– Понесли! Кит! Потом твоя очередь, а я передохну.

– А… – заикнулся было Валик.

– Хуй на! Идея твоя – так что ты и понесешь. Давайте, быро!

Так, спотыкаясь о речные коряги и заплетаясь ногами в иле, они удалялись прочь от особняка Мысина, задыхаясь от тяжести его страшной (впрочем, если отмыть и не учитывать мясорубку – весьма даже симпатичной) тайны, а Валик все не мог избавиться от навязчивой мысли, что, кажется, пока голова пленницы была под водой, на поверхность не всплыло ни одного пузыря.

***

У всех дворовых и особенно дачных пацанов, сбившихся в одну компанию есть «свое место». Иногда это беседка за гаражами, иногда какой-нибудь заброшенный пустырь, где так удачно какой-то незадачливый автомобилист разбил свою ласточку, да так и оставил ее догнивать, даже не подозревая, что ее задние сидения станут удобным диваном для местной шпаны. Или любовным ложем для не слишком избирательных парочек. Иногда, если пацаны заморачивались, они могли сколотить себе настоящий дом на дереве или вырыть на том же пустыре уютный «бункер», который отчасти был интересен в том числе и тем, что его стены могли в любой момент обвалиться. Более-менее домашним мальчикам из обеспеченных семей везло получить в распоряжение какой-нибудь сарай или подвал на родительском участке – чем бы дитятко не тешилось, лишь бы поблизости, под присмотром. Но молодежи садового товарищества «Каляево» повезло больше прочих – совсем неподалеку, за лесополосой располагалась заброшенная железнодорожная станция. Когда в девяностые население потянулось к городам за длинным рублем, а проводникам зарплату выдавали постельным бельем и подстаканниками, данное направление было признано нерентабельным, и тупиковую ветку обрубили, как ампутируют зараженную конечность, оставив ее на милость природы и смекалистого местного населения. Все кабели давно уже сдали на лом, все более-менее ценное или хотя бы теоретически полезное в хозяйстве растащили аборигены, раздербанили два не пойми почему оставшихся купейных вагона (и теперь некоторые веранды могли похвастаться винтажными диванами, покрытыми неубиваемым кожзамом), по кирпичикам разобрали будку билетера и даже бетонным сегментам платформы нашлось какое-то неведомое применение. Природа брала свое, прорастая бурьяном меж осиротевших шпал – местные честно пытались топить ими печи, но пропитанное химией дерево страшно чадило, издавало ужасную вонь и почти не горело. Окна в вагонах отсутствовали, послужив мишенями для камней и рогаток местной детворы, а стены – внутри и снаружи – стали своеобразным муралом, где каждый посредством баллончиков, маркеров, ключей, отверток, зажигалок, а иногда даже собственных выделений упражнялся в вульгарности и остроумии. Огромные разной степени реалистичности фаллосы переплетались друг с другом волосатыми яйцами и безуспешно тянулись к совершенно не опознаваемым, похожим на воспаленные глаза, вагинам. Отборная матершина змеилась сквозь пузатые буквы «тэгов», обведенная вензелями местной доски объявлений, доносившей до случайного читателя информацию о том, что «Вася лох», «Вовчик мощь», а «Любчик давалка». Внутри вагонов под ногами хрустело битое стекло вперемешку с редкими инсулиновыми шприцами, перекатывались пустые баклашки из-под пива, чавкало и жужжало мушиными стаями несомненно человеческое дерьмо, а иногда можно было даже найти похожий на раздавленную медузу использованный презерватив, и это неизменно порождало пересуды – кто, кого и как.