– Посмотрите на фото. Вы душили ее голыми руками. Верно?

– Нет! – Подозреваемый стонал от бессилия и страха. – Я не трогал ее!

– Не трогали? До этого говорили, что пытались сделать массаж сердца?

Молодой человек уже рыдал вовсю, не сдерживаясь и не стесняясь остальных.

– Вы видели кого-нибудь еще рядом?

– Нет. Только следы, будто ее волокли. Не со стороны базы, с другой. Но потом все затоптали.

– Расскажите, кто затоптал?

– Не знаю.

– Вы не знаете?

– Туда вернулись другие. С поисковыми собаками. Я не видел ничего.

– Я все понял, рядовой Джонс. Ответьте мне лишь на один последний вопрос. – Голос Левикота звучал почти заботливо, и молодой человек перестал всхлипывать, поднял глаза в надежде, что невиновность доказана и его вот-вот отпустят. – Ради какого пекла вы оставили место преступления на вверенном вам маршруте?! – рявкнул он.

Эверет Джонс вздрогнул и побледнел.

– Олух паршивый. Вон отсюда. Уведите его, – приказал Левикот охранникам за дверью, – на гауптвахту. Чтоб эта донная пиявка не попадалась мне больше на глаза!

Он посмотрел на Хейса так свирепо, что даже майору захотелось сжаться. Рядовой здорово облажался, и ничего хорошего ему не светило.

Соленый запах пота в маленькой комнатушке стал невыносим, майор Хейс проводил Юджина Левикота наружу. Вокруг теснились обветшалые одноэтажные бараки. Раньше неподалеку проходила железная дорога, ведущая в Республику. Сейчас пути растащили, и насыпь заросла жидким кустарником. Однако станция, городишко и военная база остались функционировать на грани жизни и разложения. Где-то неподалеку стояла заброшенная телеграфная станция.

В дымном воздухе чувствовался смрад смерти и отчаяния: в не просыхающей, хлюпающей под ногами грязи, в отдаленных криках домашней птицы. Людям здесь было тошно и скучно. Но кто страдал от этого настолько, чтобы пойти на преступление?

– Майор Хейс, – сказал следователь. – Мне нужно поговорить с руководством.

– Стоило заранее назначить время, господин Левикот.

– Ведите сейчас, майор. И напомните, как его зовут.

– Полковник Льюис. Уже год у нас служит. Должен сказать, человек он приятный. Строгий с виду. Зато добился от солдат порядка. Раньше полная разруха царила. Теперь стало поцивильнее. Он молодец, заставил этих недотеп работать. Вы не подумайте, я хорошо к ребятам отношусь. Но они ж в армию идут не от сладкой жизни. Некоторые читать не умеют, с дисциплиной не знакомы. Далеко с такими не уедешь. Стараемся им дать новый дом. Привели казармы в порядок. Кроме строевой подготовки, полковник занятия организовал по грамоте. Благородный человек, должен вам сказать.

– В самом деле? – Левикот изогнул бровь. – Это вы называете порядком?

Хейс немного смутился, но все же кивнул.

– Вы просто не видели, как раньше было. При прошлом командире что солдаты, что офицерский состав не просыхали. Форму не берегли, чести не знали.

– Думаете, преступником может быть кто-то, кто служит с тех времен?

– Знаете, мне вообще не верится, что виноваты наши. Первую девушку, Одетту, я помню. Умница, красавица. Приносила нам фермерские продукты. Недорого отдавала. И ее семье доход, и нам приятно. Знаете, как хорошо парного молочка выпить, когда месяцами сидишь на армейском пайке?

– И что, по-вашему, с ней случилось?

– Ох, не знаю, жалко ее. Видать, ревнивец попался. Зачем нам к городским лезть? Ее семья жила на отшибе. Скотину держала, кур, огород. Они тогда быстро все продали и уехали. Дело и замялось само. Кто на таких бедолаг внимание обращает? Когда я вернулся из увольнения, уж никто про нее и не помнил.

– И ничего вам странным не показалось?