Та самая воля затащила их в заведение общественного питания, которое выбрал Кирилл и разрекламировал по дороге. Ресторанчик был очень мил: олдскульный рок, высоченные потолки, бетонные стены, экраны со спортивными трансляциями и Егермейстер, который ей нравился больше остального спиртного. Хмелеешь вкусно и быстро, так что забываешь подумать о том, как плохо будет утром, да и наступит ли оно вообще.

Им достался удобный столик на двоих с мягкими креслами. В ресторанчике таких было только два. Маша увидела в этом знак, хотя ни в какие знаки не верила, но тут ей захотелось. Хотя бы на вечер. На чуть-чуть. Точно не навсегда. Просто сиюминутный, единственный, отдельный знак свыше несмотря на то, что ещё сорок минут назад она не верила ни «в выше», ни «в ниже», и хотела просто провалиться в пустоту. Кирилл уже поглощал, будто не в себя, и ликёр, и закуску. Уже болтал без умолку, словно боялся и секунды молчания между ними. А она слушала и улыбалась. И ей, как и прежде, было неважно, что он говорит. Просто ей нравился звук его голоса, который включал в ней желание жить. Она почему-то видела в Кирилле не особь противоположного пола, стремящуюся к коитусу, а человека, убегающего от пустоты, как и она сама, но который этого пока не понял.

Толстяк за соседним столом, из большой и крикливой компании, неловко отодвинул свой стул и, вставая, толкнул Машу под локоть. Ликёр плеснул из её стакана, как раз, когда она подносила его к губам. Маша поморщилась, закашлялась, схватила салфетку со стола, чтобы вытереть нос и не сразу заметила, как Кирилл вмиг замолчал, вскочил со своего места, потом, оттолкнувшись от кресла ногой, как в старых Гонконгских фильмах с Джеки Чаном, впрыгнул прямо на невольного обидчика.

Охрана быстро разняла виновников происшествия и вывела из ресторана. Но через пару-тройку секунд вся тусовка соседнего столика выскочила на улицу и громко, с акцентом среднерусской возвышенности, стала долбить Кирилла ногами. Кирилл поднимался и бился, будто прикаспийский волк, снова падал под ударами, и снова вскакивал в прыжке. Маша не видела такого побоища прежде, разве что в кино про гангстеров в её далёком детстве. Какое-то время она стояла в растерянности и достала телефон из сумочки только тогда, когда на её лицо брызнули капли чьей-то крови. Она даже не набрала номер, а просто закричала в трубку:

– Полицияа-а-а-а-а!

Побоище вмиг остановилось. Камрады со среднерусской возвышенности подняли своих раненых товарищей и молча ретировались в заведение. Кирилл остался стоять на ногах. Он шумно дышал, вытирал кровь из разбитой губы и одновременно пытался выровнять переломанный нос. Кто-то из администрации ресторана выскочил на улицу, подбежал к Маше, попросил не афишировать событие и предложил со своей стороны не выставлять счёт за съеденное и выпитое.

– Валяй! – пробасил Кирилл довольно. – Передай им, – он вытянул палец в сторону ресторана и гремя одышливым басом, – Встречу, вспомню, убью! Пусть мне не попадаются.

Маша достала из сумочки одноразовый платок и вытерла Кириллу губы. Потом обняла и поцеловала. Они стояли, обнявшись, ещё несколько минут. Дальше Кирилл вытащил из кармана джинсов свой сотовый и снова вызвал такси. Они поехали к нему домой. Теперь на заднем сидении они расположились, прижавшись, друг к другу. Обнялись и молчали. О чём думал он, она не знала. И не хотела ничего об этом представлять. Она просто чувствовала, что нашла человека, который был ей интересен – мужчину, который слегка чокнутый и малопредсказуемый, как и она сама. Но в этом была великая прелесть, потому что обуздать непредсказуемого мужчину под силу не каждой. Лишь избранной. А она всегда знала, что избранная. Потому прижимала его, мужчину, к себе, как дорогого арабского скакуна или ещё какую породистую тварь в самом хорошем смысле этого слова. Ещё стоило ради чего пожить.