Здесь, ей казалось, гораздо глубже и честнее, чем там, за оградой.

Наконец, она подошла к могиле, что ещё восемь лет назад была вырыта у края кладбищенской зоны захоронения. Теперь край ушёл на сотню метров дальше. Мёртвые отвоёвывали пространство у живых. Она посмотрела на могилу – аккуратно отёсанный гранитный валун посреди гранитной плиты. На валуне ни имени, ни отчества, ни даты. Единственное слово «МАМА».

Восемь лет назад она купила место на кладбище и такой памятник с единственной целью – похоронить свою злобу на мать, которую не знала и никогда с ней не виделась. Мария сама для себя придумала такой ритуал, чтобы стать свободной от обиды, мучавшей её с детства. С какого-то момента, совсем не сразу, а с течением детских лет, это ощущение нарастало в маленькой девчоночьей груди, пока не достигло апогея. Почти с десяток лет назад она, наконец, решила замуровать под могильный камень все свои чувства, которые мешали ей с той поры и волоком тащились с ней по жизни, обрастая по пути новой грязью.

Её воспитывал отец. Вставал рано, когда она ещё спала, ложился поздно, когда она засыпала. Только для того, чтобы его дочь не чувствовала себя хуже, чем другие. Он её обожал. Она его ненавидела. Наверное, ненавидела за одну единственную вещь, за то, что у неё не было матери, которую она тоже кляла в своих мыслях за её отсутствие. Даже когда ей стукнуло пятнадцать, и отец рассказал ей правду, что мать умерла в родах, потом отвёл её в первый раз на могилу. Он говорил ей: «Душа моя, сердце моё, дочь моя», обнимал её и плакал, а она смотрела на могилу, на лицо, что было на ней изображено, чувствовала дыхание отца на своих волосах и ненавидела его ещё больше прежнего.

И женщину, чьё лицо было изображено на памятнике, тоже. За то, что та ушла, а её оставила. Не живёт где-то далеко, пообещав приехать к дочери обязательно, как ей рассказывали прежде. Зачем уж отец придумал такую сложную для неё сказку, ей тогда было невдомёк. Может быть, не хотел, чтобы его дочь в детстве столкнулась со смертью того, кто был просто обязан жить. А, может, боялся, что дочь почувствует вину за смерть матери, наступившую в родах. Ведь, он наверняка, где-то там, в глубине своей души так и думал, что виной всему она, его дочь. Её рождение. Мария тогда этого не поняла и ничего кроме обиды на мать, отца, на себя и на весь мир не почувствовала.

А потом, через несколько лет, когда ей было что-то около семнадцати, раздался звонок из кардиореанимации центральной районной больницы. Ей сказали, что отца спасти не удалось. Ему тогда было немногим за сорок. Так, немногим за сорок, и осталось навечно. А она стала сиротой. Отца простила. Даже почувствовала себя виноватой перед ним, подумала, что сгубила его своей нелюбовью. А обида и злость на мать никуда не делись, потому что мать сделала несчастными сразу обоих.

Счетов в банке у отца не было. Вся имеющаяся наличность умещалась в жестяной коробке из-под чая в кухонном шкафу над плитой. После экономных похорон Маша собрала рюкзак, выгребла из жестянки купюры, все до одной, закрыла квартиру на ключ и уехала в столицу, чтобы никогда не вернуться. Она знала, как построит свою карьеру ещё задолго до того, как села в электричку в сторону Москвы. Может быть, хотела лучше подготовиться. Психологически. Но смерть отца определила время.

Работа мерчандайзером в магазине шаговой доступности была не для неё. И в принципе, работа в её общепринятом понимании Марию не прельщала. Она хорошо усвоила и владела одним очень важным навыком, привитым ей отцом с детства – как быть обожаемой тем, кого ненавидишь. За последующие пятнадцать лет она смогла достичь совершенства в своём мастерстве. Начинать, правда, пришлось с самых низов, с днища. Но дорогу осилит идущий.