Кирилл на цыпочках подошёл к дверному глазку и, аккуратно отодвинув заслонку, приблизил к нему глаз. Мужчина тут же отпрянул от двери, перевернулся спиной к стене и упёрся в неё ладонями. Он дышал часто, и ему казалось, что сердце сейчас вырвется из груди то ли от страха, то ли от радости спасения, а, может, от неожиданности происходящего.

Там, за дверью, стояла она. Вчерашняя. Мария. Он вдруг вспомнил её имя. И он точно узнал её, несмотря на другой – уже фиолетовый парик.

Если он действительно был с ней вчера и затем очутился дома, то наверняка это она помогла ему добраться. Но вряд ли она вернулась, если бы сама устроила в квартире погром и поиздевалась над собакой. «Точно нет!» – Кирилл быстро замотал головой, отбиваясь от таких мыслей. Такая, как она, не могла. Тогда получалось, что Мария – та, кто видел Кирилла последней, по крайней мере, из всех тех, кого Кирилл вспомнил.

Он пересилил себя, отлип от стены и ещё раз посмотрел в глазок. Он увидел её профиль, задумчиво глядевший в стену. Может быть, она проводила его и условилась вернуться утром? Ну да, конечно! Наверное, он вчера был совсем никакой, когда они добрались. А она не осталась. Ведь ни одна порядочная девушка не станет проводить ночь с изрядно пьяным, малознакомым человеком, даже если у них всё сложилось на первом этапе. И тот факт, что она сейчас стояла у его двери, мог говорить лишь об одном – она действительно пришла, чтобы… По крайней мере, чтобы не сделать Кириллу ничего плохого.

А он здесь и сейчас, избитый, полупьяный, в гостиной разлитое пиво. Хорошо, хоть успел прибрать на кухне! Сейчас Кирилл почему-то забыл о собачьей голове и о только что состоявшемся телефонном разговоре. Все его мысли заполнила та, которая терпеливо стояла у его двери и ждала, когда он откроет. Конечно, когда она его сейчас увидит, она поймёт, что связалась ни с тем. Что он пьянь, рвань и полный идиот. «Да, это так», – говорил себе мужчина, – «Но она всё равно бы об этом узнала. А если сейчас не открыть дверь, значит, не дать себе шанса, и потерять её навсегда».

Он бросился в ванную комнату, сорвал полотенце с крючка и бросил его на пивную лужу в большой комнате перед креслом, подскочил к двери и, припав к дверному глазку, прокрутил вертушку замка против часовой стрелки.

– Фу! Я думала, ты после вчерашнего не выжил, – ворвалась она в квартиру, отодвинув Кирилла на два шага назад. – Слава богу, ты живой и почти трезвый, – она захлопнула за собой дверь и провернула замок в обратную сторону. – Теперь всё будет хорошо, я тебя быстро поставлю на ноги. Тебе нужно лечь и расслабиться, – то ли настаивала, то ли приказывала она с порога.

Она вела себя так, будто знала Кирилла последние двадцать лет, а он застыл и смотрел на её губы в фиолетовой помаде, словно загипнотизированный и готовый выполнить любое её желание. Его уже не заботило ни то, как он выглядит, ни то, насколько он пьян, он чувствовал себя понятым, прощённым и любимым. Потому любил в ответ. Так любил, что снова был готов забыть своё имя.

–Ну, же,– сказала она спокойно, сбросив туфли и став на пол босыми ногами.

Кирилл застыл немым вопросом, который отражался в его широко раскрытых глазах, позе с распростёртыми руками, словно для объятий, и придурковато приоткрытым ртом.

– Неси меня, – разрешила она.

Мужчина провёл языком по ссадинам на своих губах и подумал, что ссадины помешают целовать её так, как ему бы хотелось.

– Куда? – прошептал он.

– В спальню.

Он взял её на руки. Бережно. Словно неожиданно воплотившуюся детскую мечту. И понёс. Ему казалось, он движется, не касаясь пола, плавно перемещаясь в сторону комнаты с большой кроватью. И пусть постель была измята, и подушки были в крови, он знал, что за эти мгновения готов был отдать всё. И даже, если после них наступит смерть, ему было важно пережить их, окунувшись всем своим существом, всей сутью, всей неспокойной, буйной душой в божество по имени Мария. Сейчас он держал на руках всё, что не исчислялось и не имело границ: бесконечность, счастье, радость, вселенную. Впрочем, за какую-то долю секунды по его позвоночнику пробежало оторопью непонятное чувство то ли страха, то ли трепета, словно он оказался на краю бездны. Но ощущение было настолько мимолётным, что Кирилл не придал ему значения, как забыл и обо всём остальном.