Когда они вернулись на базу, её заперли в казарме. Без допросов. Без объяснений. Только замок и тишина.

Но Паулин уже знала: за этим люком – не просто тайна. Что-то, что Лирхт хочет скрыть даже от неё. И теперь она будет искать способ вернуться туда. Не ради побега.

А ради правды.

Особняк Альвескардов утопал в полумраке янтарных ламп и запахе дорогого табака. Высокие окна скрывались за тяжёлыми портьерами, на резных столиках стояли бутылки с выдержанным бренди, в стаканах отражались отсветы пламени из камина. Здесь редко говорили громко. Здесь привыкли договариваться. Или приказывать.

Лирхт сидел в глубоком кресле, полуразвернувшись к огню. Его взгляд был прикован к языкам пламени, но мысли были далеко за пределами комнаты. Напротив – двое мужчин в чёрном. Советники. Старшие из рода. Их лица были скрыты тенями, но голос одного из них прорезал тишину:

– С ней нужно что-то решать. Девчонка неуправляема.

– Она создаёт нестабильность, – подал голос второй. – В лагере говорят. А в войне слухи опаснее шпионажа.

Лирхт молчал. Он плеснул себе бренди, отпил. Горечь была приятной.

– Паулин не обычная бунтовщица, – сказал он наконец. – Она… аномалия.

– Или угроза, – отрезал первый. – Ты держишь её рядом – и это подрывает твой авторитет. Шион уже строит свои планы. Она хочет вернуть девчонку. Официально.

– Выдать её замуж? – Лирхт усмехнулся безрадостно. – Под маской примирения? И передать троим домам то, что может изменить исход войны?

Советники обменялись взглядами. Один наклонился вперёд:

– Если она не подчинится – ты потеряешь её. Или сам уничтожишь. Такова цена. Либо союз, либо кровопролитие.

Лирхт встал. Подошёл к окну. Отодвинул портьеру. Снаружи – ночь. Покой, которого не было нигде.

– Я приму решение. Когда сочту нужным. Не раньше.

– Тогда надейся, что Шион не опередит тебя. Она слишком долго молчит. А молчание – худший предвестник войны.

Они ушли, оставив его с бокалом и тенью на лице. Пламя плясало в камине, отбрасывая красные отблески на гобелены.

А в висках Лирхт стучало только одно: если Паулин – не пешка, то кто она? И сколько времени у него, прежде чем она сама захочет узнать это?

Утро в дипломатическом крыле особняка Альвескардов началось без приветствий. Воздух, словно натянутый канат, был готов звенеть от первого слова. За овальным столом сидели делегаты дома Рейнильд – в тёплых, мягких тканях, пахнущие настоями и влажной древесиной. Напротив – представители Альвескардов, как выточенные из обсидиана.

Лирхт вошёл последним. Его шаги были неспешны, но от них холодом тянуло по мраморному полу. Он не сел. Он встал у окна, спиной к собранию.

– Мы готовы предложить стратегический удар по остаткам Бернсайд и Ленц, – начал один из старших Альвескардов. – Быстрый, жёсткий. Без пощады.

Рейнильд выждали, прежде чем ответить. Один из них, мужчина с аккуратно убранными в платок светлыми волосами, сложил руки:

– Это предложение… противоречит духу нашего союза. Мы говорили о сдерживании. О мире, а не о резне.

– Резня – это то, что будет, если мы позволим им перегруппироваться, – хрипло отозвался другой Альвескардский советник. – Они выжидают. Мы не должны дать им время.

– Или вы боитесь, что они обратятся против вас? – спокойно спросил представитель Рейнильд. – Боитесь, что Паулин окажется не той, кем вы её считали?

Тон стола изменился. Пауза. Стало слышно, как потрескивают фитили в настенных лампах.

– Паулин – временный элемент, – отрезал Лирхт, не поворачиваясь. – А вы – слишком долго находитесь между берегами. Нам нужно знать: вы с нами или с теми, кто вас сожжёт, как только окрепнет.