Я работала оператором и мне часто приходилось собирать разлившийся в «каньоне» радиоактивный раствор. Собирала его тряпкой, поскольку разливы не были предусмотрены технологической схемой и никаких устройств для его отсоса не создали. Собранный раствор из ведра переливали в бутыль и пускали дальше в производство – ведь он был очень дорогой. Часто это делали голыми руками, поскольку резиновых перчаток на всех не хватало.

Позже, на «заводе 35», бетонные «каньоны» с аппаратами были выстелены нержавеющей сталью, с которой проще отмывать радиоактивность. На нашем «заводе 25» дно «каньонов» было бетонное и отмыть с него радиоактивность было практически невозможно. Бывали случаи, когда приходилось отбойными молотками ломать бетонный пол, чтобы снять несмываемый слой радиоактивности. В результате всех этих локальных радиационных аварий в здании было немало мест, очень сильно загрязненных радиоактивностью.

На нашем участке объёмы раствора в производственных «аппаратах» были небольшие – от 50 до 100 литров, а на начальных этапах растворения ёмкость аппаратов составляла до шести кубометров (6.000 л). И когда из такого аппарата случалась протечка, то терялось по две-три тонны высокоактивного раствора. Собрать такой объем тряпкой уже было невозможно.

Никто из нас не знал, что предстоит работать в условиях повышенной радиоактивности, и что все эти продукты, с которыми мы имели дело, повлияют на наше здоровье. Поэтому лезли в каньон и убирали всё сами. Причем виноват всегда был оператор, во время дежурства которого случился разлив радиоактивной жидкости. Хотя, наказывали и начальников смены.

Задача нашего участка заключалась в разделении урана и плутония, находившихся в растворе. В осадке должен был оставаться плутоний, а в растворе – уран. Этот процесс осаждения всегда шёл плохо, хотя все процессы происходили под присмотром операторов. Причем смотрели глазами, а не посредством каких-нибудь приборов. Все решения принимались на глазок.

– Прозрачный раствор? – Спрашивал начальник смены у оператора.

– Да вроде прозрачный. – Отвечал оператор.

– Можно сливать?

– Сливай, пожалуй…

Однажды в 1953 г. пластмассовый аппарат ёмкостью примерно 200 литров, в котором шло осаждение, сам собой развалился. Пластмасса не выдержала экстремальных условий эксплуатации. Став хрупкой, она треснула и радиоактивный раствор разлился. Мы всю радиоактивность собрали, отчистили, вымыли полы. Конечно, нахватали большие дозы, а когда закончили – у проходной нас уже ждал «черный воронок». После смены всю ночь мы писали объяснения в конторе госбезопасности – как это произошло.

Очень часто на трубах, по которым подавался радиоактивный раствор, образовывались свищи. Иногда трубы были плохо сварены. Иногда на вентилях выбивало прокладку. Открывает оператор вентиль, чтобы с помощью давления или вакуума перекачать раствор из одного аппарата в другой, а из-под прокладки начинает течь раствор.

При вертикальном расположении «завода 25» положение технологического оборудования определялось в метрах от нулевой отметки – за которую бралась поверхность земли. На уровне 7,7 м проходил трубно-вентильный коридор, где были в ряд расположены многочисленные вентили от разных аппаратов. Из-под этих вентилей постоянно случались протечки радиоактивного раствора, и он был очень сильно загрязнен радиоактивностью. Коридор был очень узкий, и когда случалась протечка, я ложилась на живот и заползала в этот коридор, чтобы тряпкой собрать разлившийся раствор. А спиной стукалась о проходившие выше вентили и трубы. Из средств защиты были только резиновые перчатки. Часто радиоактивный раствор попадал на лицо и в глаза. А ведь это была не простая радиоактивность – это был раствор плутония в азотной кислоте с добавлением других крайне ядовитых жидкостей – включая плавиковую кислоту.