3.1.2. Письмо с «Маяка»
Мне впервые довелось побывать на «Маяке» в апреле 1993 г., готовя ряд публикаций о последствиях для здоровья людей и окружающей среды произошедших там радиационных аварий. Я встретил полную открытость руководства предприятия. Мне показывали многие производственные цеха, помогали встретиться с интересующими меня специалистами, разрешали фотографировать. Но когда я попытался в неофициальной обстановке встретиться с ветеранами производства, то почувствовал их настороженное отношение к себе. Они не хотели рассказывать о своей прошлой работе, об авариях и о полученных радиационных заболеваниях.
Письмо Виктора Сергеевича Сладкова (1997)
Разумеется, я понимал такое поведение – в течение десятилетий в сознание людей внедрялось представление о совершенной секретности плутониевого производства. Даже работники одного и того же производственного подразделения за пределами промзоны старались никогда не говорить о своей работе. Это запрет был в подсознании. Если о каких-то разговорах о своей «совершенно секретной» работе не донесёшь госбезопасности ты сам – другие донесут на тебя. Это было нормой советской жизни… Поэтому я был обрадован, когда после публикации книги «Комбинат „Маяке“ – полвека проблем» (Москва, 1996) мне пришло письмо от группы ветеранов предприятия. Они приглашали меня приехать для подробного разговора о действительном количестве аварий на «Маяке».
Вот что писал мне по поручению сотен ветеранов комбината «Маяк» Виктор Сергеевич Сладков, проработавший без малого 50 лет на радиохимическом «заводе 235»:
«…В печати (и, в частности, в Вашей книге) описываются только три радиационные аварии на ПО «Маяк». Имеющийся у администрации ПО «Маяк» список содержит десятки радиационных аварий. Не кажется ли Вам странным наличие при этом тысяч лучевых больных? Не стыкуются цифры количества радиационных аварий с количеством пострадавших.
На самом деле только на радиохимическом «заводе 25» (так называлась та часть производства, где начиная с 1948 г., производилось растворение облученного в реакторе ядерного топлива в азотной кислоте с целью дальнейшего выделения из раствора «оружейного» плутония) произошли сотни радиационных аварий с тяжкими последствиями. В том числе была и самопроизвольная цепная реакция. Разгадка тайны несоответствия количества радиационных аварий количеству пострадавших кроется в режиме секретности и в случаях сокрытия их персоналом от вышестоящей администрации во избежание дисциплинарных или судебных наказаний.
Вторая причина заключается в том, что прежде не было официального определения радиационной аварии. Впервые оно появилось только после аварии на Чернобыльской АЭС, а современное определение было дано в 1996 году, спустя полвека после пуска первого промышленного ядерного реактора на комбинате «Маяк». До того, как было сформулировано сегодняшнее определение, все радиационные аварии у нас именовались «разливами», «проливами», «утечками», «россыпью», «выбросами», «очагами», «хлопками» и т. д. И не имело значения, что в большинстве случаев речь шла о твердых, жидких, газообразных и аэрозольных радиоактивных веществах, над которыми был потерян контроль…».
Получив это письмо, я несколько раз побывал в Озёрске, где встречался с ветеранами «Маяка» и записал десятки их рассказов. Там я познакомился практически со всеми опубликованными к тому времени воспоминаниями ветеранов. Поговорил с руководителями предприятия, отвечающими за вопросы ядерной и радиационной безопасности производства. Познакомился с официальными документами, освещающими некоторые радиационные аварии. На основании всех собранных сведений подготовлена эта глава.