Разумеется, в опубликованных там статьях нет ни географических названий, ни объяснения цели описываемых экспериментов. Но внимательный читатель обязательно спросит себя – зачем было нужно делать ингаляцию плутония в органы дыхания крыс (стр. 333) или кроликов (стр. 340), откуда могла взяться группа облучённых в производственных условиях людей числом 3.321 человек (стр. 62), и вообще – где и для чего проводятся все описываемые эксперименты и наблюдения. Разумеется, всё это непосредственно относилось к деятельности и авариям на предприятиях Советского атомного военно-промышленного комплекса. И раз не было прямых данных на эту тему, неизбежно должны были появиться исследования, анализирующие все эти научные публикации.

Одним из первых опубликовал результаты своего научного расследования по теме уральской радиационной катастрофы советский биолог Жорес Александрович Медведев (1925—2018), с 1973 г. живший в Англии и сотрудничавший с «Лондонским Национальным институтом медицинских исследований» («National Institute for Medical Research in London»). Впервые его работа, написанная на основании публикаций в открытых советских научных журналах, появилась в ноябрьском номере журнала «New Scientist» за 1976 год. Немного позже – в 1979 г. вышла его книга на ту же тему «Ядерная катастрофа на Урале» («Nuclear Disaster in the Ural»).

Предположение о столь масштабной и абсолютно неизвестной радиационной катастрофе вызвало недоверие у западных специалистов, заподозривших автора в мистификации. К сожалению, описываемые им события действительно имели место. Об этой катастрофе было известно Центральному разведывательному управлению США, хотя его эксперты неверно оценили причину аварии. Взрыв в хранилище жидких радиоактивных отходов на «Маяке» имел такую мощность, что дал повод сделать предположение об аварии на самом реакторе-наработчике оружейного плутония. Разумеется, информация, которой располагали западные эксперты была весьма расплывчатой – недаром в СССР работал «Комитет государственной безопасности» (так после переименования и изменения статуса стало называться «Министерство государственной безопасности»), охранявший тайны атомной промышленности.

В то же время внутри самой страны-виновницы катастрофы не было даже той обрывочной информации, которой располагали зарубежные эксперты. Большинство ученых-атомщиков в СССР по-прежнему могли лишь догадываться о трагедии, произошедшей на Урале на заре атомной эры. Даже они не были допущены к собранным материалам для анализа причин и последствий крупнейшего на тот период выброса радиоактивности в окружающую среду.

1.1.3. Плоды «гласности»

Только через пятнадцать лет после первого выступления Ж. А. Медведева в западной печати на тему неизвестных атомных катастроф, завеса секретности над советской атомной промышленностью стала понемногу рассеиваться. Произошло это после второго сильнейшего взрыва на советском атомном объекте – катастрофы на Чернобыльской АЭС.

Случайно это происшествие совпало с первыми неуверенными попытками нового советского руководства и коммунистической партии Советского Союза реанимировать социализм путем «перестройки» его фасада. Дарованная гласность открыла перед журналистами возможность писать о запрещенных ранее проблемах. Критике стало подвергаться не только прежнее руководство страны, но и методы, которыми оно пользовалось для укрепления мощи социализма. В том числе – тотальная цензура.

Именно в это время случилась Чернобыльская катастрофа, скрыть которую у ослабевшей государственной власти просто не хватило сил и материальных ресурсов. Атомная промышленность оказалась под огнем критики, началась охота за секретной информацией и из тумана государственных тайн постепенно стали вырисовываться контуры Уральской радиационной катастрофы, имевшей место на заре атомной эры.