– Стандартный набор мусора, – произнесла София без осуждения, просто констатируя факт. – Оцифруешь – и в утиль. Места в Хранилище и так не хватает под действительно значимые артефакты раннего периода Оптимизации.

Кристина посмотрела на скол на пластиковой руке игрушки. На сеть царапин на мертвом смартфоне.

– Кажется, жалко, – сказала она тихо, почти неосознанно.

София на мгновение оторвала взгляд от экрана, удивленно посмотрела на Кристину.

– Жалко? – Она произнесла слово так, будто оно было на неизвестном языке. – Это артефакты неэффективности и хаоса, Кристина. Их сохранение в цифровом виде – это акт исторической необходимости, не более. Эмоциональная привязанность к объектам – признак дезадаптации в до-Оптимизационном обществе. «Опекун» не сигнализирует о дисбалансе?

Кристина почувствовала легкий, почти неощутимый импульс в височной области – не боль, а напоминание. Как муравей, пробежавший по коже. Имплант отслеживал ее витальные показатели.

– Нет, все в норме, – поспешно сказала она, возвращаясь к сканеру. – Просто… наблюдение.

София кивнула, удовлетворенная, и погрузилась обратно в свои виртуальные артефакты. Кристина взяла следующую вещь из коробки – потрепанную бумажную книгу с выцветшей обложкой. Но ее мысли были далеко. Она снова ощущала ту пустоту, ту тоску, только теперь она казалась гуще, тяжелее. Ее окружало совершенство – в воздухе, в свете, в работе, в людях. Но оно было как идеально отполированный камень: холодное, гладкое и абсолютно безжизненное. А эти кусочки «мусора» из прошлого, эти царапины, сколы, следы прикосновений чужих рук… В них была какая-то неуклюжая, несовершенная, но жизнь. Жизнь, которая оставляла следы. Жизнь, которая чувствовалась.

Она закончила оцифровку книги, потом еще нескольких предметов – треснувшей керамической кружки, пучка странных металлических ключей, свертка выцветшей ткани. Каждый предмет сканировался, его цифровой двойник занимал свое место в бесконечной, идеально организованной базе данных Архива, а сам оригинал аккуратно укладывался обратно в коробку, обреченную на вечное забвение в стерильном мраке Глубокого Хранилища. Пыль с перчаток Кристины была единственным, что связывало эти вещи с настоящим. Пыль Архива, пыль забвения, осевшая на артефактах ушедшего мира и на кончиках ее пальцев.

Рабочий цикл завершился. Транспорт доставил ее обратно к Сити-Дому «Гармония-7» с той же бесшумной, удушающей эффективностью. Дверь модуля приняла ее, как утром. Воздух внутри был все так же безупречен. Платформа для ужина уже мерцала, предлагая идеально сбалансированный гель с вечерней формулой микронутриентов. Стены мягко светились теплым янтарным светом, «читая» ее усталость.

Кристина подошла к панели на стене. Легкое прикосновение – и возникла голограмма. Ее родители. Улыбающиеся, моложавые, в безупречно оптимизированных одеждах. Голограмма была создана на основе тысяч их фотографий и видео, очищенных ИИ от всех несовершенств – морщин, седины, следов усталости или печали. Они выглядели как идеальные актеры, играющие в идеальной пьесе под названием «Счастливая Семья». Кристина знала, что они живы, здоровы, проживали свой оптимальный век в таком же идеальном Сити-Доме в другой части Экосистемы. Они звонили раз в неделю, их голограммы излучали безупречное спокойствие и удовлетворенность. Но Кристине казалось, что она разговаривает с красивыми, очень дорогими куклами.

– Мама, папа, – тихо сказала она голограмме. Изображение чуть дрогнуло, как кадр на старом фильме. Микроглитч. Исчез в доли секунды. Родители улыбнулись чуть шире.