– Вот посмотри. Самые простые слова, ничего, кажется, в них нет, а в них есть все. Пойдем пообедаем?

В ресторане за их столиком оказались лилипуты: муж и жена. Крымов разговаривал с ними, как с давними знакомыми, чем немало удивил Алику.

– Мы с Альбертом последний раз виделись, она еще не родилась… – объяснял Крымов маленькой Зинаиде, кивая головой в сторону Алики. – В ту нашу встречу он говорил, что собирается жениться, и все восхищался именем невесты. Зоя, Зоя… твоим, Зоя, именем. Мол, в этом имени есть что-то средневековое, от алхимии, от астрологии… ты помнишь, Альберт?

– Средневековое? Я не знаю, но мне так вроде бы казалось, – с трудом припоминал малыш Альберт, одетый, впрочем, в хорошо сшитый модный костюмчик, при галстуке и в начищенных башмачках, сильно не достающих до пола.

– Зоя – это древнегреческое имя, оно значит – жизнь, – пояснила Алике Зинаида.

– Это действительно так, – включился Альберт, – уже двадцать пять лет Зоя – это моя жизнь. Кстати, Андрей, поздравь нас, вчера у нас родился внук. Нам сказали по телефону: совершенно нормальный мальчик – пятьдесят четыре сантиметра.

– Да! – с энтузиазмом подтвердила Зоя.

– Поздравляю! – от души обрадовался и Крымов.

– Удивительно… А сын сейчас в армии.

– Ну, а вообще, как дела? – с интересом поддерживал разговор Крымов. – Неужели всё «Сильву» даете?

– Даем, – засмеялась Зоя. – Всё «Сильву» даем…

Празднично играла музыка из «Сильвы». Летний театр был засыпан непривычным для Ялты снегом. Маленькие артисты пели речитативом:

– Помню море голубое, крики чаек, шум прибоя, мы одни у диких скал…

– Были мы совсем как дети, целовал я руки эти, эти локоны ласкал… – отвечал Альберт.

Женщина продолжала:

– Как больно в час тоски вечерней о шутке вспомнить роковой.

– Но я тебе не лга-а-ал… – Альберт ловко вступал вовремя, а Крымов и Алика, сидящие рука к руке в полупустом зрительном зале, с удовольствием наблюдали этот трогательнейший спектакль, и ангел, которого когда-то показывал Алике Бананан, по-прежнему целился стрелой в небеса из горящих звезд, которые изображали зажженные лампочки.

– Нет, но ты поверь мне, я всегда твой… – продолжал клясться Альберт, и маленькая женщина в длинном, до полу, платье отвечала:

– Наста-а-али дни печали, была разлука тяжела. Довольно все про все сказали, но вот любовь, любовь ушла…

Тут Альберт и маленькая женщина обняли друг друга и запели теперь уже вместе:

– Помнишь ли ты, как улыбалось нам счастье, как мы клялись вечно друг друга любить? Скованы мы этой пленительной властью, нашу любовь можно ль забыть?!

Светало поздно, но Крымов с Аликой все еще лежали в постели. Слушали плеер с наушниками для двух персон. Крымов был голый, но в шляпе.

«Труженики Липецкого машиностроительного комбината, – говорил им диктор по плеерному радио, – взяли на себя новые обязательства по повышению производительности труда…»

– Ох, – с ненавистью выдохнул Крымов, – до чего же вся эта хреновина надоела. Ну какая там, к черту, производительность труда – чем больше ты горбатишься, тем меньше тебе платят. Давай, крути дальше.

Алика прокрутила колесико плеера. Вдруг запел Джо Дассен.

– О-о! – обрадовался Крымов. – Оставь… Этого оставь.

Дассен пел по-французски, Алика, тоже по-французски, ему подпевала.

День настал вообще какой-то удивительный. Вокруг гостиницы росли пальмы. На пальмы медленно сыпал с неба крупный белый снег. Крымов и Алика стояли у гостиницы, ловили такси.

– Игра называется «бангладеш…» – очень серьезно объяснял Крымов Алике. – Я сам ее придумал. Вот загадай какую-нибудь цифру.

– Загадала.

– И я загадал. Теперь скажи, какая у тебя.