– Сказала, что у меня брат дома, – закивала Элли, – и что мама скоро придёт. Через час. Но раз он там всё ещё сидит, значит, или не поверил, или как?

– Пусть сидит, он же не знает, где мы живём, да и что он сделает, – простонал Мика. Его мутило. Он сполз с дивана. Встал и пошёл к туалету, шатаясь. Тошнота подкатила к горлу, он еле успел нагнуться над унитазом.

– Я маме звоню! – закричала Элли.

Через полчаса мама забежала в квартиру. Взглянула на Мику и вызвала скорую. Врач осмотрел его, спросил про потерю сознания, рвоту и велел собираться в больницу. Мама охнула и забегала по квартире, собирая сумку. Элли ревела, но её оставили дома. Когда мама с Микой уехали, Элли выглянула в окно: мужчина всё ещё сидел на лавке и ждал. Только бы он не узнал, где она живёт! А вдруг он увидел её в окне?! И придёт сейчас! Что ему нужно?

Элли стащила с кровати медведя, пошла в гостиную и забилась в угол. Стемнело, но она боялась пошевелиться и сидела, уткнувшись в плюшевый мех, пока не услышала скрежет замка.

Сначала она обрадовалась, но в следующую секунду в голову пришла ужасная мысль, что, возможно, тот странный мужчина раздобыл где-то ключ от их двери и пытается её открыть. Элли спряталась с медведем за диваном и дрожала. Было темно.

В коридоре зажёгся свет.

– Дома кто есть? – раздался родной весёлый голос. Элли выползла из своего укрытия, вскочила, бросила медведя и кинулась к отцу. Он подхватил её, как пушинку, обнял. Руки его были крепкими, надёжными, и Элли сразу же успокоилась.

Мама вернулась через несколько часов. Сообщила, что у Мики сотрясение мозга и лежать ему в больнице не меньше недели.

– Это всё из-за меня, – опустила глаза Элли. И стала рассказывать про странного мужчину, как тетя Катя из второго подъезда спугнула его, и про то, как брат упал на лестнице, когда бежал к ней навстречу. Мама стала белая, как потолок. Папа внимательно слушал и, когда Элли замолчала, принёс блокнот, стал уточнять детали насчёт мужчины, записывая всё, что говорила дочь:

– Как думаешь, Элли, он старше меня или нет?

– Старше, наверное. Он вообще старый какой-то, хотя, по голосу молодой.

– Он был лысый?

– Не знаю, он был в кепке. В чёрной.

– А рост какой? Выше меня? Ниже?

– Ниже. Намного. Ты-то вон какой высокий!

– В чём он был? В какой одежде?

– Куртка тёмная, серая такая, как асфальт. И грязная будто.

Мама встала и медленно вышла из кухни.

Папа продолжал спрашивать:

– А глаза какие? И что-то особенное, может быть, запомнила? Шрам или родинка?

– У него нос кривой, будто сломанный. А глаза как бутылка от минералки. Такие прозрачные, противные.

Вернулась мама с газетой.

– Смотри, – мама ткнула пальцем в картинку, будто карандашом нарисованную, – похож на того мужчину?

Элли вгляделась, отпрянула и вжалась в стул:

– Похож, а почему он в газете?

Страх был липкий, от него вспотели ладони и заныли виски. В них застучало бум-бум-бум так громко, что Элли зажмурилась от грохота.

Мама с папой переглянулись. Губы у мамы дрожали, и она не могла вымолвить ни слова.

– Он вор, – как-то слишком спокойно ответил папа, – проникает в квартиры с помощью маленьких и доверчивых детей, крадёт деньги и ценные вещи. Надо будет соседку расспросить, и чтобы она с нами пошла. Надо ехать. Сообщить… куда следует… чтобы Элли все рассказала…

– Милый, не надо её никуда водить, тем более, сейчас, – тихо сказала мама и обняла дочь, – ты же видишь, в каком она состоянии. Сегодня был тяжёлый день, но он уже заканчивается. Завтра всё будет хорошо.

– Ты права. С утра я сам съезжу и передам… информацию. Вдруг это поискам и следствию поможет. Вдруг это… спасёт кого-то. Элли повезло, слава богу. Иди умывайся, малыш. Спать пора.