– Всё в порядке, – сказал ему Геверт. – Экдор, сейчас вы под капельницей. Вы чрезвычайно ослаблены. Результат тяжёлой болезни и нервного истощения.

Лаарт взглянул на Лэнара, затем посмотрел на Гренара, чей вид выражал участливость, и прошептал: «Оставьте нас… Оставьте меня с помощником…»

– Пять минут, – улыбнулся Геверт. – Сейчас вам нельзя разговаривать. Мы вам ввели успокаивающие.

– Уйдите, – сказал Трартесверн.

Геверт – в белом халате, украшенном яркой вышивкой – двухпарусным красным «Ястребом» – символом его клиники, поклонился и вышел первым. Доктора, отключив проекции, устремились вслед за начальником. Кридарт, нервно подёргиваясь, затушил сигарету в пепельнице и подошёл к кровати.

– Что? – спросил Лаарт. – Что со мной?

– М-мультиморфная глиобластома… Вы ничего не помните? Сейчас середина августа. Вы недавно попали в аварию. Теперь у вас амнезии… каждый раз, когда вы просыпаетесь. И ваша жена ушла от вас. Она сейчас в санатории. И ваша болезнь в той стадии… Одним словом, вы понимаете…

Трартесверн посмотрел на капельницу, на руку свою – с иголкой, подключённой к трубочке с жидкостью, и произнёс, усмехнувшись:

– Вот так вот всё и заканчивается. Сколько я в этой клинике?

Лэнар слегка замешкался:

– Эээ… – протянул он, – простите… Пару часов примерно. Но вы сами себе её выбрали. Для вас это самое лучшее. Доктор Геверт даёт вам три месяца. А без его поддержки – это пара месяцев максимум.

– Бред, – ухмыльнулся Лаарт. – Что я этим выигрываю? Я не хочу оставаться здесь. Я настаиваю на выписке.

– Экдор, – возразил помощник, – как вы не понимаете?! Болезнь усугубляется! У вас развилась эпилепсия! Вы скоро уже не сможете обходиться самостоятельно!

Лаарт сначала зажмурился – от бессилия – стиснув челюсти, но как только Кридарт добавил: «Ваш тесть уже информирован. Он должен сказать Кеате. Завтра она навестит вас», – опять посмотрел в его сторону:

– Она же вроде ушла от меня?

– Ваша жена вам предана. Её долг – оказать вам поддержку в эти последние месяцы.

– Мне не нужна поддержка. Иди оформляй мою выписку.

– Экдор Трартесверн, простите, но подобное исключается.

– Это приказ!

– Извините, но вы сейчас на лечении. Вы не можете мне приказывать. И, кстати, ваш деквиантер хранится у доктора Геверта. Здесь существует политика… больным не рекомендуется… для вашего же спокойствия…

Лаарт опять зажмурился и больше не реагировал на слова своего помощника.

* * *

Ближайшей к парку больницей была небольшая клиника под вывеской «Стоматология», с круглосуточным графиком действия. Пройдя через холл – уютный – с креслицами и фикусами, Верона приблизилась к стойке, за которой сидела девушка – лет двадцати – миловидная, и спросила: «Приём по записи?»

– Нет, – ответила девушка. – Доктор сейчас свободен. Вы на что-нибудь жалуетесь?

Верона взялась за щёку:

– Острый пульпит, очаговый. Серозное воспаление.

Девушка-регистратор включила дисплей для записи и с уважением в голосе попросила: «Представьтесь, пожалуйста».

– Моника М. Уайтстоун.

– Так… Хорошо… Где учитесь? В Игевартской центральной школе медитерального профиля?

– Да, – подтвердила Верона. – В этом году заканчиваю.

– Подождите минутку. Присаживайтесь…

Верона присела в кресло, изображая страдание, а девушка-регистратор связалась с лечащим доктором: «Экдор, у нас пациентка. Из медитеральной школы. Говорит, что пульпит, очаговый…»

– Приведите, – сказал арвеартец, польщённый тем обстоятельством, что даже медитералам нет-нет, но порой приходится обращаться к нему за помощью.

В кабинете – большом и светлом – от яркого освещения, Верона, слегка прищурившись, увидела кресло – стандартное, стойку со стерилизаторами, шкафчики с препаратами и самого триверала – мужчину с обычной внешностью – худощавого, сероглазого – вероятно, не старше пятидесяти, и, опустившись в книксене, подумала: «Жаль, конечно, но выбора не имеется». Не прошло и одной минуты, как доктор уже рассказывал ей об игевартских клиниках, их сферах специализации и о том, что самой элитной – для верхней прослойки общества – является «