Дью молча кивнул.

– Они никогда не посмеют ослушаться Вьюхо, не посмеют взбунтоваться. Каждое его слово, каждый взмах пальца для них – безусловный приказ. Изнурительная работа, короткий сон, да скудная еда – вот вся их нынешняя жизнь.

– Ты говоришь «их», – перебил мальчик. – Значит, к тебе это не относится?

Шеуд помолчал. Короткие судороги, либо крупная дрожь колыхали жуткое туловище.

– Да, – произнес он с горькой усмешкой. – Моей искры жизни Вьюхо не тронул. Я нужен ему, чтобы находить новые залежи хрусталя, новые глыбы лабрадора. Для поисков глубоко под землей необходимы отвага, сообразительность и чутье на опасность. Лишенные искры жизни не имеют этих качеств. Как и многих других. Дух мой колдун не тронул, но зато, сам видишь, во что превратил мое тело! Он сотворил со мной эту мерзость, чтобы я мог проникать в самые узкие расщелины, передвигался в толще земли так же легко, как люди ходят по ее поверхности, не страшась подземного жара и огня. С таким помощником, как я, Вьюхо надеется уже в скором времени раздобыть все необходимые ему камни.

– С таким помощником, как ты… – повторил Дью. И взорвался: – Значит, ты согласился помогать злобному колдуну! Ты послушно выискиваешь ему в земле какой-то там хрусталь! И это после того, что он сделал с ними, с тобой! Да ты…

От возмущения Дью поперхнулся словами. Он перебирал в уме самые обидные ругательства, и все они казались слишком слабыми.

– Подожди, Дью. Подожди, мальчик мой, – Шеуд опять усмехнулся, криво и мучительно. Горячая тоска плескалась в глазах, и сын Огдая притих. – Неужели ты думаешь, что я согласился помогать ему по своей воле? Неужели ты мог решить, что старина Шеуд струсил? Плохо же ты помнишь меня, мой мальчик! Наверное, ты и Грунн не часто вспоминали меня с тех пор, как нурриши изрубили мое тело – иначе бы ты так не говорил… Как только я очнулся и увидел, во что он превратил меня, как только подлый колдун поведал, чего от меня ожидает, я плюнул ему в лицо и расхохотался. Я расхохотался, Дью, хотя шея моя невыносимо болела, и я должен был зажмуриваться, чтобы не взглянуть ненароком на свое новое тело. Я и сейчас не могу на себя смотреть, стараюсь не подползать к подземным озерам – хотя прошло уже целых полгода. Я сказал Вьюхо, что убью себя. А если он опять оживит меня черными заклинаниями, убью себя снова. Опять и опять буду ускользать от него в иной мир, и он устанет в конце концов тратить силы и чары на мое оживление.

– Ты правильно сказал! – горячо поддержал его мальчик. – Только прежде чем убивать себя, тебе нужно придушить эту гадину!

– …Но Вьюхо только усмехнулся. «Прекрасно, – сказал он. – Не хочешь – не надо. Я отниму твою искру Яйо, и ты станешь таким же послушным рабом, как все остальные. Лишенные искры не убивают себя! Они вялы, робки и покорны. Они бесстрастны, как осенние мухи, и любое повеление хозяина является для них законом. Но мне нужно, чтобы один из вас не боялся проникать вглубь земли и открывать новые драгоценные россыпи. Мне нужно, чтобы один из вас, только один, обладал полноценной человеческой душой. Раз этого не хочешь ты, Шеуд, таким будет твой сын, Крей. Это даже лучше: он молод и крепок, и более вынослив, чем ты. Завтра же я начну превращать его в такое же точно чудовище, каков ты сейчас».

– Проклятый старик! – выдохнул мальчик. – Нет, я не просто убью его, Я…

– Подожди, не горячись, Дью. Вспомни, что Рург презирает клятвопреступников. Я согласился помогать Вьюхо, потому что видеть своего сына таким… – Шеуд запнулся. Камни на его шее разгорелись ярче. – Есть вещи, непосильные для человека. Даже для воина. Если б то был не мой сын, а ты, Дью, я не вынес бы этого точно так же. К тому же старик обещал, что мы будем работать на него от силы два года. За это время он отыщет все необходимые ему камни. Полгода уже прошли. Через полтора года Вьюхо отпустит меня на Пепельные Пустоши, куда так рвется моя душа. А сыну и его товарищам вернет жизнь. Настоящую.