– Залазьте, – кивает головой в глубину кузова один из них.

  Водитель тем временем выпрыгивает из кабины и открывает задний борт. По очереди взбираемся и рассаживаемся по лавкам. Борт закрывается. Лёгкий рывок, и мы тронулись. Поворачиваю голову. На плацу стоят мои друзья и медленно машут мне. Виталëк полностью серьёзен, а Санёк улыбается глупой похмельной улыбкой. В проёме тента их фигуры постепенно уменьшаются, пространство заполняется синим прозрачным небом и летним пейзажем, затем мы поворачиваем, и они скрываются из виду, уступая место придорожным аллеям летнего Гомеля. Служба началась…

Глава 3

Подневольный

– Рота, подъём! – крик дневального вырывает меня из зыбкого сна. Встаю быстрее, чем просыпаюсь. Хочу спросить у сержанта, нужно ли мне тоже подниматься, но мозг уже сбрасывает обрывки сна, и я понимаю, что да, мне тоже нужно, я в армии, я как все! Натягиваю штаны, запрыгивают в тапки, накидываю мастерку. Всё, я одет. Звучит команда «оправиться», теперь можно застегнуться. Суетливо толпимся на входе в санузел. Девяносто человек не шутка. Рота. Умываемся, кантуем друг другу затылки. Хочется напиться на день вперёд, припадаю к крану и открываю его на полный оборот. Холодная, отдающая железом вода, мощной струёй, минуя, кажется, рот и глотку, льётся сразу в желудок, наполняя его приятной прохладной тяжестью. Строимся на утреннюю поверку. В казарме висит тяжёлый густой запах. Мне он знаком. Это запах адреналина. Такой часто можно почувствовать в зале на соревнованиях, или в раздевалке. Но здесь его природа другая. Страх. Он здесь повсюду. Страх ночью проникает под простыни, делается липким и тяжёлым, смотрит на нас утром из чёрного зева берцев, заползает сороконожкой в тарелку с завтраком, лишает аппетита, дыхания, стучится прикладом автомата по фляге с водой во время бега, страх превращает шутку в издевательство, ожидание в ад. Страх тянет время. Минуты превращаются в часы, а дни в годы. Постоянно преследует чувство, а точнее предчувствие чего-то нехорошего. Ничего плохого день за днём не происходит, но все мы остаёмся кроликами в пасти удава. Мы знаем, что скоро нас непременно съедят. Если не сегодня, то уж завтра – непременно..

– Сегодня в наряд заступают рядовые… – младший сержант Козятников окидывает строй взглядом, – Титорев, Гурченко, Бандюк. После поверки подойдëте ко мне.

– Есть! – в три голоса отвечаем мы.

  Затем всех сверяют пофамильно. Услышав свою фамилию нужно громко и уверенно крикнуть «Я!». У некоторых голос перехватывает и выскакивает какое-то сопение, точно из пробитого шланга. Тогда фамилия повторяется, пока сержант не останется доволен эффектом.

  Пока Козятников проводит поверку, младший сержант Пикас словно хитрая медленная рептилия идёт вдоль шеренги и сверлит бледными неподвижными глазами вытянувшихся в струну новобранцев. Его кряжистая фигура как будто плывёт на пружинистом шаге, руки закинуты за спину, а цепкий взгляд рентгеном сканирует неподвижные фигуры.

– Это что? – указывает он пальцем на оттопыренный кармашек на брюках, предназначенный то ли для зажигалки, то ли не пойми зачем.

– А, это у меня мусорочка такая, – растерянно отвечает солдат и достаёт из кармашка несколько разноцветных обëрток от конфет.

– Воин, ты ебанутый? – Пикас сжимает челюсти и впивается острым взглядом в подчинённого.

– Нет, – с улыбкой отвечает тот.

– Наверное, никак нет, товарищ младший сержант!? – орëт Пикас.

– Никак нет, товарищ младший сержант! – сбросив с лица улыбку послушно повторяет солдат.

– Бумажки в мусорку, – медленно, с выражением, как для умалишенного, проговаривает сержант, – десять секунд и ты в строю!