– Санёк, а что у вас с Оксанкой? – спросил я Сидоркина.

– Ну, я ей сказал: можешь меня не ждать, но если дождёшься – женюсь.

– Дед посоветовал? – вмешался Виталëк.

– Э! Вы моего деда не трожьте! – тут же начал заводиться Санёк.

– Ну тихо-тихо, – примирительно зачастил товарищ, – завёлся сразу, поняли мы.

  И вот мы на лавках. Периодически кого-то вызывают по громкоговорителю, мы вслушиваемся в фамилии. «Наконечный»… – звучит из динамика. Мы сдавленно смеемся и крутим головами, чтобы рассмотреть обладателя такой оригинальной фамилии. Встаёт высокий худой парень с длинными волосами. Неловко пробираясь вдоль скамеек, держа одной рукой пакет с вещами на уровне головы, он идёт ко входу в здание.

– Действительно наконечный! – громко говорит Сидоркин. Мы смеемся, тут и там раздаётся жидкий смех.

– Ну так вот, – продолжаю я недосказанную историю, – ему говорят: «хочешь в элите послужить?» «Хочу», – говорит. Так и попал в ВДВ.

  Сидоркин медленно пьёт минералку и долго смотрит на меня мутным взглядом:

– Не, ну блина, давайте, если кому-то из нас что-то такое предложат, не соглашаемся.

– Конечно нет, – поддерживаю я, – вместе едем, нам оно надо?

– Так с ним же мой брат Олег служил, – спохватывается Сидоркин, – да, их там поднатаскали. Олег до сих пор, когда ему нож в руки попадает, хочет метнуть его или в сердце кому-нибудь засадить. ВДВ – есть ВДВ…

  Многозначительно переглядываемся с Витальком, вспоминая рассказ Витька про руки в мазуте.

  Одежда на нас вытертая и нелепая. Самое ненужное и поношенное, что было дома, мы напялили на себя. Судьба одежды после прибытия в часть представляется туманной. Благо летом её много и не надо: шорты, майка, тапки, вот и всё.

– Витëк, а чего ты джинсы те не надел, что о забор порвал? – улыбается Виталëк.

– Ты даже не представляешь, – хмыкаю я, – как мне сложно было доказать родителям, что я их трезвый случайно порвал.

– Доказал?

– Не-а, – пожимаю плечами я и криво улыбаюсь, – я же пьяный вернулся, ситуация недоказуемая.

  У кого-то звенит мобильный. Стандартная мелодия для Нокиа под конец будто зажëвывается магнитофоном, замедляется и комкается.

– Прикольный рингтон, – замечаю я, – вот только интересно, как он телефон собирается…

– Гурченко Виктор, пройдите к центральному входу, – прерывает меня громкоговоритель, – Гурченко Виктор, подойдите к центральному входу, – повторяет он ещё раз, а мы в недоумении смотрим друг на друга.

– Иди, Витëк, домой наверно отпустят, – смеётся Сидоркин.

  Неуверенно встаю и иду к двери военкомата. Из мрака коридора мне навстречу выходит наш районный военком Белецкий. Вид у него уставший, на лбу крупные капли пота. Рукава рубашки цвета хаки закатаны до локтей.

– Гурченко? – торопясь спрашивает он, и я коротко киваю в ответ. Он порывисто машет рукой в призывном жесте и, развернувшись, торопиться назад, – давай за мной, с тобой поговорить хотят.

  Захожу вслед за ним в небольшой кабинет. За столом сидит человек в военной камуфляжной форме. Ещё один, помоложе, стоит рядом. Окно раскрыто настежь. На массивном черном сейфе надрывно гудит маленький вентилятор, разгоняя горячий воздух по помещению. На столе лежит две кипы личных дел по обе руки военного. Посередине стола замечаю свою папку. Вверху титульного листа замечаю надпись «годность», а рядом, поверх затëртой надписи, стоит цифра 1. В погонах я ничего не понимаю. Кто он? Майор? Капитан? На плече замечаю шеврон с изображением оскаленной рыси. Человек бодрым движением открывает моё личное дело.

– Гурченко Виктор Николаевич, – он отрывает взгляд от папки и смотрит мне в глаза, – у вас есть возможность послужить во внутренних войсках, здесь в Гомеле, в элите, так сказать. Что скажете?