Готфрид лишь хмыкнул.

– Не обещаю, дитя. Иногда вдохновение требует широкого холста.

***

Будапешт горел. Не метафорически. Древние здания вдоль Дуная, гордость империи Габсбургов, были охвачены пламенем. Воздух был густым от дыма, пепла и чего-то еще – сладковато-тошнотворного запаха, от которого сводило желудок и леденела кровь в жилах. Сирены выли на разные голоса, заглушаемые треском рушащихся конструкций и чем-то еще – низким, вибрирующим гулом, который, казалось, исходил из-под самой земли и проникал в кости, вызывая первобытный ужас. Это и был «Глас Бездны».

Причина появления Готфрида в этом аду была до банальности прагматична, в духе его новой «работодательницы». «Эгида» отслеживала всплески активности «Морбуса-Омеги» по всему миру. В Будапеште аномалия разрослась с пугающей скоростью, превратившись из локальной червоточины в полномасштабный прорыв. Венгерская армия и наспех собранные силы НАТО, брошенные на подавление, оказались не просто неэффективны – они стали кормом. «Глас Бездны», как его окрестили аналитики «Эгиды» за леденящий душу инфразвуковой вой, который он издавал, парализуя волю и разрушая психику, был эпицентром кошмара. Элеонора де Монтескье, не теряя времени на сантименты и бюрократические проволочки, решила бросить в эту мясорубку свой самый нестандартный и опасный козырь. Транспортный «Чинук» без опознавательных знаков, летевший на бреющем полете над обугленными крышами, доставил Готфрида на одну из немногих относительно целых площадей в центре города, где еще пытались держать оборону остатки каких-то спецподразделений.

Когда он спрыгнул с рампы, не дожидаясь полной остановки вертолета, его длинный кожаный плащ взметнулся, словно крылья хищной птицы. В руках он держал нечто, что лишь отдаленно напоминало меч. Скорее, это был огромный, почти в его рост, заточенный с двух сторон кусок темного, испещренного тускло светящимися рунами металла, с простой крестовиной и обмотанной кожей рукоятью. «Цвайхендер души» – так он про себя называл это древнее орудие убийства, служившее ему верой и правдой не одну сотню лет.

Солдаты, изможденные, с безумными глазами, шарахнулись от него, как от чумы. Их современное оружие оказалось бесполезным против тварей, лезущих из разломов в реальности, – многосуставчатых, хитиновых кошмаров с множеством фасеточных глаз и жвал, капающих кислотной слюной. А тут еще этот тип, с глазами цвета замерзшего ада и улыбкой, от которой хотелось забиться под ближайший бронетранспортер и молиться всем известным богам.

– Очаровательно – протянул Готфрид, оглядывая панораму разрушений. Его голос был спокоен, даже немного скучающ, но в стальных глазах уже загорался тот самый нечестивый огонек, который так хорошо знали его враги на протяжении веков – какая экспрессия! Какой размах! Современное искусство, не иначе.

Из-за угла ближайшего горящего здания, снося остатки стены, вывалилась особенно крупная тварь – метров пяти в высоту, с клешнями, способными перекусить стальную балку, и пастью, полной игольчатых зубов. Она издала пронзительный визг, который должен был бы обратить любого нормального человека в бегство.

Готфрид улыбнулся шире.

– А вот и солист. Браво, маэстро! Ваш выход всегда так эффектен.

И он шагнул вперед, навстречу несущемуся на него кошмару.

Солдаты замерли, ожидая увидеть, как этого странного человека разорвет на куски. Но то, что произошло дальше, выходило за рамки их понимания войны.

Готфрид двигался с нечеловеческой скоростью и грацией, которые совершенно не вязались с его ростом и тяжелым оружием. Его цвайхендер описал свистящую дугу. Металл встретился с хитином с омерзительным хрустом, и одна из массивных клешней твари, размером с небольшую машину, отлетела в сторону, орошая все вокруг фонтаном ихора – густой, черной жидкости, пахнущей серой и гнилью.