– И что ты тут забыла, прелестница? – прорычал он, подойдя к камину.

Статуэтка молчала, наивно улыбаясь.

Внезапная, иррациональная ярость охватила Готфрида. Он не помнил, когда и как эта безделушка здесь появилась. Возможно, какой-нибудь из его короткоживущих «супруг» или мимолетных гостей оставил. Ее хрупкость, ее безмятежность на фоне его вечного внутреннего шторма показались ему оскорбительными.

С коротким, звериным рыком он смахнул статуэтку с полки. Фарфор разлетелся на тысячи мелких осколков с пронзительным, почти музыкальным звоном. Готфрид несколько секунд смотрел на сверкающую россыпь на каменном полу, тяжело дыша. Вагнер все так же гремел. Ярость отхлынула так же быстро, как и накатила, оставив после себя привычную пустоту и усталость.

– Так-то лучше – пробормотал он, пнув ногой ближайший осколок – меньше слащавости в этом проклятом мире.

Иногда его скуку нарушали незваные гости. Обычно это были заблудившиеся туристы, привлеченные мрачным величием замка и местными легендами о «рыцаре-призраке». Готфрид не нападал на них. Зачем? Это было бы слишком просто и неинтересно. Вместо этого он устраивал им небольшие «представления». Мог появиться в темном коридоре в самый неожиданный момент, закутанный в свой старый плащ, с глазами, горящими в полумраке нечестивым огнем. Или просто отвечал на их испуганные вопросы леденящим душу шепотом, рассказывая о настоящей истории этих стен – не той, что пишут в путеводителях, а той, что пропитана кровью, предательством и забытыми ужасами. Обычно этого хватало, чтобы незадачливые искатели приключений с воплями уносили ноги, оставляя после себя лишь эхо своих криков и иногда – оброненные фотоаппараты или рюкзаки, содержимое которых Готфрид брезгливо сжигал в камине.

– Смертные… – думал он, глядя им вслед из высокого окна, как они спотыкаясь бегут по горной тропе – такие хрупкие, такие предсказуемые. Носятся по свету, ищут острых ощущений, а потом визжат от ужаса, когда находят нечто действительно…острое. И ради чего вся эта суета? Чтобы оставить после себя пару сопливых отпрысков и истлеть в земле через несколько жалких десятилетий. Какая восхитительная бессмыслица.

Он вернулся к своему креслу, снова налил себе кофе, хотя тот уже был холодным, и достал новую сигару. Вагнер продолжал свой яростный монолог.

– Бессмертие – усмехнулся Готфрид, выпуская кольцо дыма, которое медленно растворилось в воздухе – величайший дар или изощреннейшее проклятие? Зависит от того, сколько у тебя терпения наблюдать за одним и тем же фарсом, повторяющимся снова и снова, лишь с новыми актерами в старых ролях. Иногда мне кажется, что тот, кто даровал мне эту «вечность», обладал поистине дьявольским чувством юмора.

Он снова прикрыл глаза. Скука. Всепоглощающая, бесконечная скука. Он ждал. Всегда ждал. Чего-то, что сможет его развлечь. Или, наконец, упокоить. Возможно, сегодняшний день принесет что-то новое? Маловероятно. Но даже тень надежды на достойную драку или хотя бы на оригинальную пакость была единственным, что удерживало его от того, чтобы просто сесть и ждать, пока стены этого замка не рассыплются в прах вокруг него. Или пока он сам не рассыплется. Хотя последнее, увы, казалось куда менее вероятным.

Музыка гремела. Дым от сигары вился. А замок Айзенвальд продолжал свое молчаливое бдение над миром, который его единственный обитатель презирал всей своей неупокоенной, бессмертной сущностью.

Дым от сигары Готфрида сплетался со звуками «Полета Валькирий», заполняя сумрачный зал замка. Вагнер гремел с такой силой, что, казалось, древние камни стен вот-вот рассыплются, не выдержав напора героического безумия. Готфрид сидел в своем кресле, глаза прикрыты, но не спал. Аромат дорогого табака, густой и терпкий, смешивался с воображаемым запахом – куда более резким, металлическим, сладковатым. Запахом пороха и крови.