Изменения климата влекли за собой громадные изменения фауны. Большинство видов, принадлежавших концу плейстоцена, новые, а виды, характерные для начала плейстоцена, исчезли. Эти последние, впрочем, менее многочисленные, что не было очевидно в начале. Следует различать виды, действительно вымершие, исчезнувшие без потомства, например Elasmotherium (носорог-эласмотерий) или Megaceros (суданский козел), от тех, кто выжил в более приспособленных формах – Elephas meridionalis N. (южный мамонт, или слон) трансформировлся в Е. Antiquus F. (прямобивневый лесной слон), а тот, в свою очередь, – в Е. Primigenius B1. (шерстистый слон) и Е. Africanus L. (африканский слон, который жив и поныне). У носорогов, слонов, лошадей, волов и других подобных представителей фауны переходные процессы в видах малозаметны. В коллекции Сиродо, например, есть все промежуточные формы слонов между вымершими и современными. Все, кто сталкивались с классификацией млекопитающих плейстоцена, знают, что порой невозможно идентифицировать вид, к которому относится тот или иной экземпляр. Именно поэтому следует принять во внимание вымирание видов. На самом деле, за исключением Machœrodus latidens, Elasmotherium (эласмотерий, род носорогов), Trogontherium (трогонтериевый, или степной, мамонт) и нескольких карликовых гиппопотамов и слонов Крита, Сицилии и Мальты, все виды плейстоцена Европы и Сибири выжили. Наоборот, численность крупных видов фауны плейстоцена Америки сильно сократилась[19]. То же самое относится к небольшим животным и растениям. Не найдется более десятка тех и других, которые не вымерли бы. Однако неправильно считать вымершими виды, которые исчезли у нас, но сохранились в других местах – олени, гиены и кошачие плейстоцена (кроме Machœrodus).

Эта последняя категория обычно классифицируется как переселившиеся животные. Данный факт никоим образом не означает, что климат перестал им подходить – просто они отправились искать удачи в другие области. В действительности, по мере того, как климат менялся, каждый вид вымирал на некоторой части своего ареала, а на других территориях, ставших более приспособленными для него, наоборот, размножался. Это важное замечание. Оно позволяет нам понять, что северный олень Франции мог обладать менее специфическим темпераментом, чем северный олень, ныне обитающий в Лапландии, – его побочный, а не прямой родственник. Возможно, что маньчжурский, или восточно-сибирский, тигр, будь он мгновенно перемещен на Цейлон, умер бы также быстро, как лапландский олень, оказавшийся в Париже. Приспособленный к полярному климату эскимос в нашем климате умирает быстрее, чем через месяц, хотя бы в силу особенностей своей адаптации.

Я не думаю, что трансформация видов, появившихся в плейстоцене, завершалась всегда в ту геологическую эпоху, в которую мы наблюдаем их размножение. Нам неизвестны виды, обитавшие в конце плиоцена в горах и на севере Европы. Вероятно, это они позднее и заселили равнины, когда мы начинаем наблюдать морозоустойчивую фауну. И это тоже полезное замечание, оно позволяет понять нам быструю смену видов слонов в течение достаточно короткого времени. Новый климат способствовал завершению эволюции арктических видов фауны и их распространению, но уже с момента зарождения жизни существовали формы, приспособленные к пониженным температурам: высокогорные виды – на суше, глубоководные – в океане.

Очень вероятно, что именно так – на некоторой глубине, в субполярном бассейне, – и сформировались виды холодоустойчивой фауны, которые во время первого оледенения внезапно появились на скале Норвич, в палермских песках Фикарацци и Монте-Пеллегрино. Вероятно, во время плиоцена море было теплым только на поверхности, благодаря течению, аналогичному Гольфстриму. Мы игнорируем тот факт, как такое течение, которое небезосновательно можно считать непохожим на вариант Гольфстрима, возвратившегося в Центральную Атлантику, могло проникнуть в полярные воды, но даже формирование холодолюбивой фауны в этих водах почти доказывает его существование.