В этот раз Петербург встретил его без дождя. Бажин усмехнулся. Видимо, город решил подправить о себе впечатление. Такси в приложении прибывало в Пулково через шесть минут. Он провалился в сеть и глаза забегали по новостным строчкам.

«По данным СК, сорок процентов мигрантов использовали коррупционные схемы при получении гражданства»

« Социальные пенсии в России планируется увеличить на 11%»

«В челябинской школе начата проверка после сообщений о конфликте с участием детей мигрантов»

«МИД Таджикистана выражает озабоченность ужесточением миграционной политики РФ»

Дмитрий не помнил Душанбе. Ему было восемь, когда им пришлось уехать. Уехать из солнечного двора, где прямо на улице росли на деревьях фрукты. Соседские мальчишки и девчонки, – узбеки, таджики, русские, туркмены, все играли вместе, дома никогда не закрывали на ключ, а отца знал весь район. Он оперировал в городской больнице, был известным на весь город хирургом, и их с мамой часто приглашали в гости то в один, то в другой кишлак в знак благодарности. Отец рассказывал, как в то время проходили праздники, как на улице накрывались большие столы, и все соседи собирались вечером, неизменно варился плов и до глубокого вечера не стихали разговоры. Всё изменилось в один миг. Развалилась огромная страна, а вместе с ней на развалившихся осколках начали вспыхивать очаги национализма. В городе становилось неспокойно, бесконечные митинги непонятно откуда взявшихся агрессивных людей. На улицах – халаты, тюбетейки, бороды… Как будто все пастухи и крестьяне окрестных кишлаков вдруг бросили свои дела и нагрянули в столицу. Русский язык пропал сначала с трибун, потом с телевидения и радио, наконец, с улиц. Отцу объяснили, что он более не может быть заведующим отделением хирургии, потому что не знает таджикского. На его место назначили другого человека, – местные тейпы начали занимать «хлебные» места. Однажды отец увидел на своей калитке надпись «русские». По их улице кто-то ночью маркировал все дома, где жили семьи других национальностей. «Русские», «узбеки», «армяне»…. Ещё через несколько дней в стекла прилетели камни. «Езжай свой страна!» Выезжали целыми улицами. Люди, почуяв нарастающую агрессию и напряжение, висящее в некогда пьянящем ароматами садов воздухе, распродавали за бесценок квартиры, дома и дачи, и уезжали в Россию. Улица, еще недавно гомонившая детскими голосами, переливающаяся смехом совместных посиделок, пахнущая пловом, цветом абрикосов и миндаля, вдруг опустела, померкла закрытыми ставнями и заколоченными дверями, раскисла неметеными давно дворами. Бажины уехали спустя четыре месяца. Из окна машины мама увидела надпись на русском языке, коряво выведенную на фасаде одного из домов: «Русские, не уезжайте. Нам нужны рабы!»

Дмитрий не помнил переезда и самые драматические события, погромы, издевательства и насилие, волной прокатившееся по Средней Азии, застали их семью уже в Сибири. И вот теперь, спустя тридцать лет, он читает эти новости. Воинствующие пастухи, рвущие глотки на площадях Ташкента, Ашхабада и Душанбе, не сумели построить без русских «дивный, новый мир» в своих независимых теперь странах. Хотя, дело казалось очень простым, – выгони векового «эксплуататора», займи его место и наведи порядок. На деле всё оказалось не таким радужным. К власти пришли главы тейпов, занятые только, собственно, нескончаемой борьбой за эту самую власть. Очень быстро деградировали все сферы экономики, оказалось, что специалисты, инженеры, энергетики, теплотехники, врачи, преподаватели, преимущественно не принадлежали к титульной нации и за короткий промежуток времени покинули благословенный райский сад, насаждаемый нацией титульной. К тому же ресурсы, ранее получаемые от «проклятой метрополии» бесплатно, теперь, оказывается, необходимо стало оплачивать. Еще одним неприятным открытием стало то, что производство, на котором была занята основная часть населения, оказалось неконкурентным, предприятия закрывались с такой же скоростью, как когда-то пустели дома выгнанных из страны «эксплуататоров». История не была бы историей, если бы не продолжала хохотать над теми, кто ею пренебрегает. Теперь дети тех «свободолюбивых пастухов» приезжали на заработки в страну, в которую выгнали своих «угнетателей». Они селятся тут целыми семьями, всеми правдами и неправдами пытаются получить гражданство, пользоваться всевозможными льготами, пособиями, бесплатным медицинским обслуживанием и, вместе с этим, насаждают свои религиозные и бытовые правила, к которым привыкли в своих уютных горных и степных селениях. Бажин этого не понимал и не принимал. Он не понимал словосочетаний «места компактного проживания мигрантов», «национальная диаспора». Он не понимал, зачем на территории его страны нужны организации, защищающие права приехавших в эту страну иностранцев. Для этого есть посольства. Зачем превращать целые спальные районы в национальные гетто, со своими правилами, укладом, не терпящим чужаков и порядками, вызывающими у коренных жителей лишь недоумение? За последнюю пару лет количество этих людей, желающих и рыбку съесть, и на люстре покачаться, возросло в разы. Это чувствовалось повсюду, и не сказать, чтобы раздражало, но изрядно беспокоило Бажина.