– И? – отец все так же улыбался.

– Ну что «и»? И мне непонятно, зачем перевозить дорогие произведения искусства из Линца, находящегося в Австрии, в центре Европы, где ты еще силен, на окраину, в Краков, куда, очевидно, вскоре будет наступать противник?

– Именно! Именно так! – Берестов вдохновленно поднял вверх указательный палец. – С этого мучившего меня вопроса я и перестал доверять официальной версии! Ганс Франк сдался американцам в Баварии в сорок пятом. На допросах указал местоположение нескольких тайников с ценностями. Наша картина ни в одном из них найдена не была!

Берестов встал, из вороха снимков достал еще один портрет и бросил на стол. На фото был человек в сером костюме, с редеющими волосами по бокам совершенно лысой головы, в тяжелых очках и с толстым, свиноподобным лицом.

– Герман Восс, директор государственных художественных коллекций Дрездена. Этот товарищ занимался отбором полотен для музея Линца после сорок третьего года. Всё в стиле этих мерзавцев. Отобранное, украденное, вывезенное, иногда купленное. Купленное, естественно, по правилам Дона Карлеоне – предложение, от которого невозможно отказаться. Так вот, ключ к пониманию, где искать картину, дали его дневники, опубликованные в семидесятых. Я обратил внимание на визит Восса в Краков девятого февраля сорок четвертого. Сама запись содержит немного информации, вот она, – Берестов положил на стол копию листа дневника.

«…9.02.1944. Выехали в Краков с Карлом. Гауляйтер Франк просил осмотреть поступившие в его хранилище полотна. По приезду были удивлены и обрадованы, подобные образцы встречаются раз в жизни. «Портрет молодого человека», кисти Рафаэля Санти! Карл убеждает меня отправить полотно в Берлин, в Рейхсканцелярию. Постоянно думаю о счастье принадлежать великой германской нации, всё же видеть и соприкасаться с высшими проявлениями человеческого гения – бесценно».

– Сентиментальный персонаж.

– Да, сентиментальность часто граничит со звериной жестокостью. Гиммлер, к примеру, имеющий библию в переплете из человеческой кожи, часто плакал, слушая классическую музыку. Такова суть человека, ничего с этим не поделаешь, – Берестов вздохнул и смахнул с листа ползущего муравья. – Господи, ну откуда они берутся? Два раза обрабатывали за последние полгода! – Он ловко скатал бумагу в рулон и смахнул со стола еще несколько насекомых, затем, словно спохватившись, вернулся к рассказу. – Карл, которого упоминает Восс, это он, – на стол легло еще одно фото. – Карл Габершток, торговец предметами искусства, попросту дилер. Человек образованный, дело свое знает, специалист высшего класса. В сороковом году организовал в Европе целую сеть из торговцев, агентов и коллекционеров, скупал картины для нацистов, являлся дилером самого Геринга. В дневнике Восс пишет, что «Карл» убеждает его отправить картину в Берлин, думаю, что возможно, картина в конечном итоге и оказалась у кого-нибудь из высшего партийного руководства. Я перемещался в девятое февраля сорок четвертого четыре раза. По разу – в седьмое и восьмое. Седьмого числа в замок приехал автомобиль, который встречал сам генерал-губернатор. Шофера отпустили в город, и я подсел к нему в пивной. Он расслабился, услышав немецкую речь, я представился ему торговцем, обеспечивающим снабжение вермахта. На его рукаве были нашивки сорок седьмого пехотного полка и знак Итальянской кампании. Он был очень доволен, что вырвался из ада, который устроили союзники при высадке в Италии. Быстро захмелел и я неожиданно легко узнал, что приехали они через половину Европы, из Кассино, привезли «какие-то ящики», – Берестов покрутил растопыренными пальцами, словно держал в руках невидимый шар. – Ящики не армейские, и не тяжелые.