Людмила, закрыв глаза, от бессилия, обреченности и невозможности растерзать на куски человека, сломавшего ее жизнь, отнявшего ребенка, зарыдала, не пытаясь больше подняться. Слезы катились из ее глаз. Она то всхлипывала, то, раскачивая головой из стороны в сторону, кричала в надрыве, срывая голосовые связки, сквозь кляп одно слово: «Не-е-т! Не-е-т! Не-е-т! Не-е-т!»

Бугор попятился от нее и остановился, упершись спиной в противоположную стену. Он лихорадочно соображал: «Оставлять ее нельзя. Теперь она меня опознает в два счета! Нельзя! Нельзя! Вот сука!»

Хуан лежал у дверей. Бугор посмотрел на него, подбросил в руке найденный пистолет, словно взвешивая его значимость, затем подобрал с пола выроненный из рук пакет с деньгами, прошел на кухню и устало сел на стул.

Решение пришло само собой, когда он немного успокоился, допив остатки водки, закурив сигарету. Работая в перчатках, он не боялся, что оставит свои отпечатки в этом доме на посуде и тем более на оружии. Для полиции важно будет  – кто стрелял из этого пистолета!

Слабый стон опять раздался из прихожей. Людмила, уже обессиленная, находилась на грани потери сознания.

«Нет! Ее нельзя оставлять! Русская баба, точно, и в горящую избу войдет. Она ж с меня потом, с живого, шкуру сдерет!» Ему все еще было не по себе. Его опять передернуло при воспоминании о ее пронзительном, леденящем душу взгляде. «Вот сука! Ведьма! Все! Пора с этим кончать!»

Он жадно сделал последнюю затяжку, бросил сигарету в кухонную мойку, встал. Открыв смеситель, Бугор налил полный стакан холодной воды, вышел в прихожую и выплеснул в лицо лежащего Хуана. От холодной воды тот вздрогнул. Дополнительные две легкие пощечины окончательно привели его в чувство.

– Стенд ап, май френд! Ком! – он помог ему подняться. – Иди, умойся, что ли? Абориген хренов!  – он легко подтолкнул его по направлению к кухне. Пошатываясь и придерживаясь за стену, Хуан прошел на кухню, открыл холодную воду и жадно припал к никелированному крану.

Дождавшись, когда Хуан придет в себя, еще раз утвердившись в принятом решении, Бугор снова зашел в комнату Людмилы. Схватив с кровати две подушки и вернувшись обратно к дверному проему кухни, он громко позвал напарника:

– Хуан, держи!  – он протянул пистолет подошедшему аргентинцу, вытирающему мокрый рот тыльной стороной забинтованной ладони, одновременно подав и обе подушки. Следом указал на сидящую в кресле Людмилу.

Перебинтованной рукой Хуан передернул затвор и, обернувшись, посмотрел на Бугра, сделав движение пистолетом в сторону жертвы, как бы еще раз уточняя серьезность его намерений. Бугор молча кивнул и скрестил руки, что означало: «Все! Конец!»

Хуан подошел вплотную к креслу. Взяв одну подушку, он прижал ее к груди Людмилы дулом пистолета. Продавив наполовину толщину податливого пуха, ствол «берса» утонул в складках ткани почти до взведенного курка. Сжатой в пятерне второй подушкой аргентинец прикрыл сверху руку, держащую оружие, и с появившейся на лице гримасой дьявольской улыбки хладнокровно всадил обреченной жертве две пули в сердце.

Звуки выстрелов поглотились толщиной подушек, лишь слегка потревожив металлическим лязгом затвора затихшее до этого пространство прихожей. Отразившись от поверхности стекол, зажатых в переплеты оконных рам, два звука один за другим растворились внутри дома, не вылетев наружу в ночное небо, не встревожив спящие окрестные улицы.

Хуан выпрямился и, отбросив верхнюю подушку в сторону, посмотрел на Бугра, как бы спрашивая: «Так пойдет?» Комната наполнилась белесым пороховым дымом. Ни один мускул не дрогнул на лице потомка ацтеков. Для него это была обычная работа, за которую ему хорошо платили. Хуан привычным жестом сунул пистолет за пояс брюк, за спину, но, стукнув стволом об уже находящуюся там «беретту», протянул оружие напарнику. Вернувшись на кухню, он достал из кармана обломок сигары и начал привычно его раскуривать, добавляя белый табачный дым к растворяющемуся в воздухе пороховому запаху. Вид пустой бутылки водки вызвал у него моментальное раздражение. Здоровой рукой он смахнул ее со стола. Отлетев в холодильник, бутылка разбилась, осыпавшись на пол осколками стекла и уцелевшим горлышком с острыми рваными краями.