– Гнать! Сука! – топот ног. Через несколько секунд они увидят его!

Улица снова круто поворачивала влево, на север, а прямо впереди, сразу за кучей строительного мусора резким обрывом начинался большой овраг. Дальше – река. Олег тяжело дышал.

Преследователи были всего в полусотне шагов, но за поворотом потеряли Олега из виду и в третий раз замедлили свой бег. Они стали озираться, – куда мог подеваться «подбитый» ими «зверёк»? Кен с досады ещё раз поддал Витьке под зад.

Олег понял, что дальше бежать не может, и остановился. Необычное сероватое сияние исходило от стен, а не от ночного неба, усеянного звёздами. Олег, не чувствуя ног, добрёл до дверного проёма, и там упал на колени. Громко шумело в голове. Олег ползком добрался до угла, в который строители побросали целую гору грязных тряпок, спецовок и обрывков плотной упаковочной бумаги из-под мешков с цементом. Олег, помогая себе левой рукой, с трудом сел на этой куче, прижимая правой рукой порез на животе. Ладонью он ощущал липкую жидкость и сильное пульсирование. Олег закрыл глаза. – «Они не остановятся… Они найдут меня и прикончат», – от страха в груди давило ещё сильнее. От потери крови бессильно упали руки. Дыхание замедлилось. Он потерял сознание.

– Талян! Ну чо?! Де он?! – громко, никого не боясь, крикнул Кен, долговязый парень, вожак стаи. В руке он всё ещё сжимал окровавленный нож, как символ его превосходства, силы и свободы. Никто из здешних жителей в такое позднее время не выйдет из своего дома. Здесь, на окраине, уже долгое время господствовал страх. В этом районе даже вышек мобильной связи было всего две, да и те далековато от того места, где сейчас загнанный, как зверь на охоте, истекающий кровью человек пытался спастись от обезумевших убийц. Только звёзды и Луна безучастно наблюдали за происходящим.

– Не видать ни … ! – ответил Сашок вместо Толяна. Они вместе с Толиком выбрались из первого из пустующих недостроенных домов. Возле недостроенного кирпичного забора молча стоял дрожащий Витька. Его бледное лицо светилось в темноте. Витьке очень хотелось уйти, немедленно уйти, забыть всё произошедшее, но он страшился мести Кена и остальных.

– Чо, ссышь, Витёк? – Кен подошёл к Витьке, и с силой толкнул того рукой в грудь. Витька врезался спиной в кирпичи невысокой недостроенной ограды, сполз на землю и застонал. Кен презрительно сплюнул ему под ноги.

–На, сс…, держи, мать …! – Кен протянул рукоятью вперёд покрытый кровью нож сидящему Витьке. Тот отчаянно впился пальцами в эту рукоять и сжал кулак. Сразу почувствовал прилив сил, приятная жара разлилась в голове. Азарт преследования, такой же, как и у его друзей, вдруг захватил его. В ушах у него аж зазвенело от упоения силой.

– Во, ништяк, паца-а-ан! – Кен широко ухмылялся, глядя на то, как преобразился Витька, заполучивший оружие. – «Эта трусливая … никогда пацаном не станет», – подумал про себя Иннокентий Уваров: «предки у него есть, всё есть, и живёт как тряпка! У меня ничего нет, я всё сам могу!»

Кен вспомнил, как ему придумал имя его отец, избивавший свою жену, своих детей минимум раз в неделю: «Инакентий Смактуновский, пня-ал?! Вот почему!» – орал Уваров-отец, когда малыш Кен с заплаканными глазами спросил, зачем ему такое дурацкое имя дали, ведь теперь в детсаду над ним все потешаются. Мать тенью стояла в дверном проёме, ведущем на кухню, а когда Уваров-старший зыркнул на неё, исчезла.

Соседи, перешёптываясь между собой, часто обсуждали, что дед Кешки не сам помер, его Павлуха забил до смерти. От него Кешка и перенял бессердечность, звериную жестокость, и презрительное отношение к женщинам. Уже в школе ему нравилось бить девчонок, а позже, уже после школы, тех, с кем ему доводилось переспать больше одного раза, он молотил ногами по животу, как отец: «На! На тебе! Нравится?» – и тоже бешено орал.