Когда все таблетки были распределены между старшими, туалетная бумага и тазик ждали каждый на своем посту, Рита накормлена, убаюкана и одета, Ева выскочила из дома и побежала в сторону метро, придерживая перед собой сопящую дочь. На ходу она застегивала куртку, натягивала шапку, искала варежки и все твердила: «Сима, не смей умирать! Давай, живи и жди меня! Ты мне так нужна!»

На выходе из подземного перехода через Новый Арбат вместо продуктовой забегаловки блистал витринами магазин одежды. Жизнь вокруг менялась, как ей и положено. Но Еву это заранее расстраивало. Музей Гоголя. Сам Николай Васильевич в скверике. Фух. Не все изменилось. Еще минута, и Ева стояла у подъезда, закрытого на кодовый замок. Еще десять минут топтания у двери с замерзшими ногами, и она уже бежала наверх пешком. Звонок. Сима живи, не смей умирать! Скрестила пальцы.

За дверью зашуршали тапочки, и Симин голос возвестил победу добра.

– Это кто? Эсли рэклама или дэпутаты, убирайтес к чертовой матери!

– Это я Симдавидовна! Я! Ева!

Три замка, щеколдочка, цепочка… и перед Евой во всей своей красе воссияла вставными зубами и накрахмаленным кружевным исподним сама Семирамида Давидовна Красная, в девичестве Рубинштейн.

Ева крепко ее обняла. Сима усохла еще на десяток килограммов, состарилась еще на пару сотен лет, зато взор обострился, брови расслабились и мягко обнимали глаза. Впрочем, старые добрые заношенные треники с вытянутыми коленками и бесформенный свитер неразличимого цвета вскоре сменили белую ночную сорочку, и прежняя, слегка взъерошенная Сима поила Еву чаем.

– Ева, там ваща девочка с дивана не упадет?

– Нет, она спит очень крепко.

– Хорощо. Разумеетса, живите у меня, буду очен рада. Только ума не прыложю, как ви вчетвером будете в одной комнате.

– Мы так в Косино и жили, всем аулом на одном стуле. Я же могу работать на кухне? Вы не против?

– Конечно. Но ви же зьнаете, там водятса мыши.

– Я к ним быстро привыкаю. Скажите, сколько стоит ваша комната?

– Господи, Ева. Я же не старуха-процентщица. Мне вполне хватает пэнсии на все мои излищества.

– Но я не хочу чувствовать себя в долгу. Так будет проще, если за оплату.

– Тогда поможете мне освоить ващи эти… мобильники. И кажьдый день будете заново рассказивать, как ими пользоватьса. Склероз, знаете ли. И готовить я так и не научилас. Так щто, ви помните: котлеты, макароны по-флотски, творожьки и йоргуты. Этого достатошно.

– Хорошо. Тогда еще на сайте знакомств вас зарегистрируем! – Ева рассмеялась, Сима смущенно убрала за уши пряди волос в остатках хны.

– Ева, а ви повзрослели. Ви ушли от меня напуганной девочкой.

Сима говорила, а Ева недоумевала, как она могла столько лет ее не навещать. Семирамида была блестящей старушенцией! Так радовали слух ее гласные, как будто слегка придушенные в горле, ее размягченные до жидкого состояния шипящие и жужжащие. А ее рубящая «р»!

– Да я такая же напуганная, только старушка. А вы похорошели и помолодели, Симдавидовна.

– Да бросьте, вам еще жить да жить. Я, конещно, молодая женщина, но уже не только генэралы, но даже вижившие из ума мужчины при смерти не поглядывают в мою сторону. Может, с цветом волос перэстаралась?..

Когда уже смеркалось, и Семирамида выслушала выжимку из витиеватых злоключений последних лет, Ева шагнула из подъезда в переулок и направилась к шумящему Новому Арбату, раскрывающему свои злачные и культурные заведения для всех желающих. Похоже, ее самолет вышел из пике и начал набирать высоту.

***

Колин, снова я.Ты не против?

Если тебе еще не надоели мои «страшные рассказы», шлю еще один. А как ты, кстати, познакомился с Ливией? Ты не рассказывал. На съемках? Яркий свет, встает солнце, и в лучах его медленно идет итальянская девушка. Ветер в лицо, длинные черные локоны развеваются в стороны и по плечам. Широкая юбка волнами омывает стройные загорелые ноги… Чего смеешься? Не так? Стой, погуглю.