– Не будь трусихой, Лили, – пробурчал Дилан, пытаясь скрыть дрожь в голосе. – Это просто старый дом. Ничего больше!

– Ну все, заходим! – решительно объявил Дилан, первым устремившись вперед.

Остальные, объединенные общим трепетом, последовали за ним. Каждый шаг к дому казался вечностью. Земля под ногами хрустела, словно кости, напоминая о чем-то забытом, похороненном в глубине этого места. Внутри нарастало ощущение неминуемой беды, будто темная сила тянула их в свою бездну. Продираясь сквозь колючие ветви, они наконец достигли крыльца. Сердце Лили замерло в груди, она чувствовала, как внутри нее разгорается панический ужас. Этот дом, казалось, дышал злобой, впитывая в себя все страхи и превращая их в реальность. Несколько мгновений, скованные невидимым страхом, они замерли, не решаясь ступить на покосившуюся лестницу. Стейси, собравшись с духом, сделала первый шаг. Пронзительный скрип старых досок эхом разнесся в тишине, заставив их в ужасе отпрянуть. Дыхание сперло, каждый звук казался предательством. Стейси, преодолевая дрожь, продолжила подъем, за ней, сдерживая волнение, двинулся Дилан, а следом, связанные одной нитью страха, Лили и Макс. Вдруг под ногами Макса что-то хрустнуло.

– Блин, кажется, я кого-то раздавил, – шепотом произнес Макс.

Ребята посмотрели ему под ноги.

– Поздравляю, ты раздавил деревянную палку – шепотом ответил Дилан.

Девочки невольно прыснули от смеха, но тут же замолчали, подавленные общим чувством тревоги. Любой звук казался кощунством. Наконец, они добрались до двери, за которой таилась неизведанность.

Лили, чувствуя, как подкашиваются ноги, крепче сжала руку Макса, ища в его прикосновении хоть каплю утешения. Сердце бешено колотилось, отстукивая ритм первобытного страха. Казалось, сама тьма внутри дома дышит, поджидая их, словно хищник, готовящийся к прыжку.

– Ну, кто первый? – сглотнув ком в горле, спросил Дилан. – Кто тут самый смелый?

– Ты! – хором ответили Макс и Лили, их голоса дрожали от предвкушения и страха.

– Лааадно, – протянул мальчик, его уверенность слегка пошатнулась под напором всеобщего внимания.

– А кто-нибудь взял с собой фонарик? – шепотом спросила Лили.

– Нет, – ответил ей Макс. – Но у каждого из нас есть телефон, а значит, встроенный фонарик.

– Точно! – облегченно выдохнула Лили, почувствовав, как страх немного отступает.

Дилан попытался открыть дверь. Но она застряла и открывалась с жутким, пронзительным скрипом. Девочки, не в силах вынести этот звук, судорожно закрыли уши руками.

– Ты чего, хочешь, чтобы нас весь район услышал? – прошептала Стейси, в ее голосе звучала явная тревога.

– Открывай сама, раз такая умная, – прорычал Дилан, в его словах сквозило раздражение. – Это же твоя идея была, притащить нас сюда. Вот давай, рули процессом.

Стейси почувствовала укол обиды, и ее губы сжались в тонкую линию. Дилан, осознав свою резкость, продолжил открывать дверь, стараясь делать это как можно тише. Наконец дверь поддалась, открывая вид на заброшенную прихожую. Мрак окутал их, лишь слабый свет уличного фонаря проникал сквозь окна, едва освещая пространство.

Прямо перед ними возвышалась лестница, уходящая в темноту второго этажа. Слева виднелся вход в кухню, а справа – в гостиную.

– Может включим фонарики? – прошептала Лили, ее голос дрожал от страха.

– Не надо, зачем привлекать лишнее внимание? – ответила Стейси.

– Какой тогда смысл ползать в темноте, мы все равно ничего не увидим? – поддержал Лили Макс.

– Согласен. Включаем фонарики! – вдогонку ответил Дилан.

В дрожащих руках вспыхнули фонарики, освещая удручающую картину. Пол был усеян обломками прошлого: осколки стекла, разбитая утварь, искореженные куски мебели, даже вырванные с петель двери. Каждая попытка ступить осторожно была обречена на провал. Звуки разрухи преследовали их: каждый шаг отдавался то скрипом, то треском. Водянистый луч фонарика выхватывал из полумрака детали старого заброшенного дома. Пыль, висевшая в неподвижном воздухе, словно живая, подсвечивалась и кружилась в лучах света, оседая на расстегнутых куртках ребят. Запах затхлости и сырости, смешанный с едва уловимым ароматом плесени и гниющей древесины, вызывали тошнотворное чувство потери и безысходности.