– Господин лейтенант, смотрите, – закричал Саваж, – там, на зюйд-зюйд-ост, наша «Принцесса Диана» и ещё какой-то парусник.

Гастон направил трубу туда, куда указывал рукой Саваж.

– Да это моя шхуна! Как она идёт с попутным ветром, как идёт! Это Пьер спешит на помощь. Впрочем, «Ришелье» гораздо ближе…

В это самое время со стороны баркаса с пленными загремели выстрелы. Гастон и Саваж, не сговариваясь, бросились к баркасу. Первый, кого они увидели, был Усаторре. он, орудуя саблей, наседал на человека в сутане. Да это он, тот самый монах! В руках у него был длинный испанский кинжал, в другой он держал большой католический крест, медный или бронзовый. он держал его за короткую верхнюю часть, так что крест походил на меч с обрубленным остриём. двое моряков лежали, истекая кровью. Это были матросы, оставленные на ночь стеречь пленных бандитов.

– Хайме, держись, – крикнул Гастон. В правой руке у него был пистоль, левой, на бегу, он придерживал шпагу.

Увидев Гастона, монах метнул в него крест. Гастон успел отпрыгнуть в сторону, а Усаторре рубящим ударом поразил монаха в плечо, но сабля скользнула с металлического оплечья, скрытого сутаной. Хайме потерял равновесие и упал на колено. ещё миг и испанский кинжал вонзился бы ему в горло, но выстрел Гастона остановил монаха, он покачнулся, но не упал, его спасла стальная кираса. Усаторре был уже на ногах. Он прыгнул на монаха, сбил его с ног и схватил руку, сжимавшую кинжал. Подоспевшие Гастон и Саваж скрутили монаха. Едва они отдышались, как увидели Антру и бегущих парней.

– Вы живы, все живы?.. о боже, они ранены.

– Да, дорогая, надо спасать матросов, пока они не истекли кровью. Но посмотри, кто тут устроил ещё одно кровопролитие.

– Не может быть!.. отец Доменик, посланник самого военно-го министра!

– Так ты его знаешь, Антра?..

– Антуан рассказал мне о нём ещё в Лондоне. Впрочем, это разговор особый, ты понял?

– Нет нужды повторять, любовь моя. они переглянулись. Антра подумала: «Поразительно, он понимает меня с полуслова! ну куда мы друг без друга?» Но внешне она казалась совершенно спокойной. Заглянув в баркас, она спросила:

– А где же тело человека с красным платком?

– Здесь, в баркасе, – откликнулся Усаторре.

– Его здесь нет! – воскликнул Саваж, заглянув в баркас одно-временно с Антрой. – Я сам вчера укладывал его. он был под этим брезентом. Видите – кровь запеклась? Чертовщина какая-то. Мишель, – обратился он к одному из раненых матросов, – что тут произошло? Но раненый матрос уже терял сознание, он что-то невнятно бормотал и со страхом смотрел на отца Доменика. На аскетическом высохшем лице монаха обозначились складки кожи, должно быть, означавшие подобие улыбки. Тонкие бескровные губы растянулись чуть не до ушей. Без капюшона, остриженный почти наголо, с торчащими ушами, он был похож на злобного гнома или химеру с нотр дам де Пари. Глаза его источали ненависть, презрение и торжество. да, торжество.

Антра обернулась к Гастону, он был бледен и, казалось, чемто напуган. Поймав взгляд Антры, он приблизился к ней, обнял и тихо сказал:

– Не смотри на него, не смотри! Это чудовище из другого мира, мне страшно за тебя, не смотри. он хочет тебя околдовать и отнять у меня.

– Отнять?! – она выхватила шпагу и, уперев острие в глотку монаха, сказала: – Послушай ты, жалкий горбун, мне всё равно, кто твои покровители, из Сен-жермена, Эскуриала или из преисподней, но если ты ещё раз встанешь на моём пути и пути моих близких, я сожгу тебя адским пламенем не в аду, нет, а на этой земле. Я, Антра де ла Фош, клянусь силами неба: так и будет. страшись меня, – и она полоснула его шпагой по лицу, – теперь ты помечен мной во веки веков.