«Ни одного чистого цвета – все оттенки должны быть такими сложными и переливающимся, чтобы было больно глазам»[84]. И это многоцветное пространство наполняет музыка Вареза: «Музыка создает ощущение катастрофы, далекой, но постепенно приближающейся, как будто что-то падает со страшной высоты». В либретто, как и в сценарии своего последнего фильма «Бунт мясника», Арто обращается к физическому гротеску, к карикатурным и пугающим образам: «Перед зрителями разворачивается ужас. Головы и лица людей становятся все грубее, все уродливее: на них появляются стигматы, символы, признаки всех возможных болезней и пороков»[85]. Эти люди выкрикивают свой текст, и вторжение иных звуков низводит этот текст до уровня бреда: «Все эти слова должны внезапно прерываться криками, шумом, грохотом – звуковыми штормами, в которых тонет все»[86]. Идея столкновения слова с криком появится у Арто снова гораздо позже, в радиозаписи 1947–1948 гг. «Покончить с судом божьим». Либретто для Вареза Арто озаглавил «Нет больше небес». Однако, дописав до четвертой сцены и закончив ее тем, что «все звуки сливаются в страшном грохоте», Арто бросил работу. В 1933 году Варез не раз писал ему из Нью-Йорка, прося закончить либретто и выслать ему. Наконец, в начале 1934 года, Арто отправил ему отпечатанную рукопись написанных им четырех сцен. Но к этому времени Варез впал в депрессию и утратил способность работать на долгие тринадцать лет.

Нарастающее нервное возбуждение Арто и постоянное употребление опиума грозили и его сделать неспособным к работе, разрушив все его театральные планы. В 1932 году он прошел курс лечения иглоукалыванием. На время оно дало результаты: однако в начале декабря ему пришлось лечь на детоксикацию в клинику Анри-Руссель при психиатрической больнице Святой Анны в Париже. Лечение должно было продолжаться сорок дней. Однако Арто продержался в больнице лишь сутки. Жестокие методы лечения и палата открытого типа, полная маразматиков, оказались для него невыносимы. Он прервал лечение, несмотря на рекомендации врачей, но перед тем, как покинуть клинику, был вынужден заполнить опросник о своем пристрастии к опиуму. В опроснике Арто писал, что опиум растворяет его постоянную тоску и тревогу, как сахар в воде, и подробно описывал болезненный процесс детоксикации:

Прежде всего, это физические страдания: озноб, острая боль в мышцах, чувство давления на лицо и на затылок, ужасные судороги в паху. В миг приступа сознание сужается: меня захватывает целиком невыносимая боль, столь острая и мощная, что я теряю способность понимать и ощущать что-либо, кроме нее. С другой стороны, кажется, исчезает прозрачная стена, отделявшая меня от мира – я снова чувствую жизнь[87].

Описал он и свои сны при приеме опиума. В комнату к нему являлись мифические фигуры, превращались в людей и «убивали меня – медленно, терпеливо и неуклонно»[88]. Позже, в 1937 году, во время путешествия в Ирландию (и дальше – до конца жизни) эти видения стали сильнее: Арто говорил об этих полуснах-полугаллюцинациях, что они реальны – это воплощения существующих общественных пороков и сексуального насилия. Ему приходилось постоянно защищать от них свое тело.

Выйдя из клиники Анри-Руссель, Арто лег в частную клинику и пробыл там в изоляции с 10 по 26 декабря. Это лечение принесло частичный успех: он не отказался от опиума совсем, но большую часть 1933 года держал свое влечение под контролем и все это время много и плодотворно работал. Однако методы лечения, по его словам, были «зверскими»[89]. К матери он вернулся измученным и без гроша.