Нас вели. Не толкали, не тащили. Просто шли рядом, и ты сам шёл. Потому что что-то в этих фигурах ломало волю, заставляло подчиняться. Не страх – хуже. Полное подчинение, как у насекомого, которое попало под воздействие феромона. Мы шли.

Коридоры. Стены – обшарпанные, бетонные, влажные. Где мы – непонятно. Ни одного окна. Только лампы – тусклые, как больное солнце. Они жужжали, мигали, будто находились на грани перегорания. Кто-то из девушек шепнул:

– Нас ведут как скот.

Но никто не ответил.

Комната.

Когда мы вошли, сначала было только темно. Я почувствовал запах раньше, чем что-либо увидел: тухлая влага, кислота, ржавчина и что-то, что пахло жареными орехами, но так мерзко, что чуть не вывернуло.

Потом – звук. Мягкий, скребущий, как если бы по полу сыпались тысячи крошечных бусин.

Свет мигнул – и я увидел их.

ТАРАКАНЫ. ТЫСЯЧИ. НЕТ – МИЛЛИОНЫ.

Они покрывали всё. Пол был ковром из хитина. Стены – шевелились, как живая плоть. Потолок – переливался волнами, потому что насекомые двигались даже там.

– Господи… – выдохнула одна из девушек.

– Не шевелись, – прошептал худой, и я понял, почему: тараканы слышали. Или чувствовали вибрацию. Один неверный шаг – и их реакция была как лавина: волна тел двинулась в сторону шороха. Шуршание стало громче. Они ползли по нам, по обуви, по ногам, под одежду. Кто-то вскрикнул.

Из углов комнаты выползли металлические ящики. Они открывались как сами собой – и из них лились потоки: тараканы капали, срывались, цеплялись друг за друга. Маленькие, огромные – с крыльями, с рогами, жирные, прозрачные. Один упал на меня с потолка, ударился о лоб, и я почувствовал, как он ползёт по моему лицу, как у него шуршат лапки по коже. Я взмахнул рукой и сбросил его, но ощущение не ушло. Оно как будто впиталось в память тела.

– Мы здесь не останемся, – сказал коренастый. Его голос звучал ровно, но он сжимал кулаки до белых костяшек.

– Да кто бы спорил! – прошипела одна из девушек, отбивая с себя насекомых. У неё уже на шее сидели три таракана, и один исчез за воротником.

– Дверь! – крикнул кто-то, и мы бросились – не думая, не оборачиваясь. Никто из фигур в чёрных масках нас не остановил. Они остались в темноте, как будто всё это и было задумано – завести нас, проверить, и отпустить.

На улице было хуже.

Потому что теперь тараканы ползали внутри меня. Я чувствовал это. Как будто они остались. Я провёл ладонью по груди – кожа была сухой, чистой. Но нет. Они были там. Под ребрами. В спине. За глазами.

Я не сказал ничего.

Никто не говорил.

Молчание стало нашим языком.

Мы шли наугад. Город больше не дышал.

Только ветер, гулкий, с привкусом железа, шевелил выбитые жалюзи и пластиковые пакеты, зацепившиеся за провода, как мёртвые птицы.

Иногда я смотрел на них – на своих спутников, на девушек, что всё ещё были с нами. В глазах – пустота. Не страх даже. Притуплённость, как у тех, кто пересидел слишком много боли. Никто не спрашивал: кто мы? Что это? Где мы?

Они не верили в ответы.

И правильно. Потому что ответов не было.

Мы прошли мимо брошенных машин. Некоторые – со следами взлома. В одной торчала чья-то рука из окна, застывшая, будто кукольная. Кто-то из наших отвернулся.

Я знал, куда идти.

Не знал, зачем, но знал куда.

Это уже было.

– Мы свернём за парк, – сказал я.

Они не спросили, почему. Просто пошли.

Туман рассеивался с трудом, оседал на одежде. Капли на пальто были грязными, будто не из воды, а из чего-то старого, гниющего.

На углу стояла табличка – выгнутая, ржавая. “Улица Двенадцатого”. Название ничего не значило, но каждый раз оно будто резало внутри, как напоминание, которое я не мог сформулировать.