Он, видимо, не потерял надежды добиться депутатства в Госдуме на следующих выборах, но понял, что одиночке в политике делать нечего, а потому, как только обосновался в Областной думе – решил готовить себе основательную базу для будущей предвыборной кампании; этой базой должна была стать политическая партия.

Он не стал основывать собственную «карманную» партию, а примкнул к уже существующей. Взвесив все «за» и «против» десятка более-менее известных, он выбрал народно-демократическую – самую неприметную.

На наш провинциальный взгляд, все они отличались лишь названиями да скандально известными именами лидеров; программы их – будто написанные под копирку! – ничем не отличались: достойный уровень жизни трудящихся, поддержка медицины и образования, детства и материнства, ветеранов и пенсионеров. Можно подумать, кто-то из политиков осмелится высказаться против подобной программы!

Подозреваю, что Воронцов остановил свой выбор на НДПР из простого соображения: все остальные уже имели у нас в городе свои отделения; став основателем нового, он автоматически становился его партийным лидером…

Ну, а бывший комсомольский функционер Эдик Дюжиков?.. Хоть он и заверил Воронцова, что вышел из компартии по идеологическим мотивам (господи, да «по идеологическим мотивам» из нее выходили тогда миллионами; только непонятно, по каким мотивам они в нее вступали?), сам Воронцов, видимо, прекрасно понимал «мотивы» Дюжикова: молодой человек, цепкий, но безвестный, ищет себе нишу в политической жизни, рвется в борьбу за место под солнцем, однако в рядах местных вождей компартии, согнанных с командных должностей, стало тесно, и у молодого человека там – никаких шансов, а тут Воронцов подвернулся, и молодой человек решает поставить на него, попробовать себя в демократах, пристроившись в кильватер к одинокому политику хоть и с небольшим, но уже – именем. Да будь на месте Воронцова сам дьявол, была бы лишь возможность пробиться вслед за ним – Дюжиков рискнул бы, поставил на дьявола: на этого еще надежней!..

Так практичный Дюжиков в тот день оказался в университете: с теми денежными крохами, что собрали вскладчину, рассчитывать на классного юриста не приходилось…

А энергичная Катя заказанную работу сделала всего за три дня. Осталось подписать документы учредителям и утвердить в юридическом управлении. Задержка оказалась за Воронцовым – он был в отъезде, в Москве.

И вот сидим вечером с мамой, ужинаем не спеша, и тут – заливистый, нетерпеливый звонок в дверь. Так звонит только Катя – никак невозможно ее от этих сумасшедших звонков отучить, и чем длиннее трель, тем, значит, больше Катя нагружена впечатлениями и нетерпеливее жаждет общения.

– Иди, встречай подопечную, – усмехается мама.

Иду открыть… На пороге – Катя в своих пышных мехах, запорошенная снегом, румяная с холода; в полумраке прихожей возбужденно блестят ее глаза:

– Можно, Таечка, на минутку? Не помешала?

– Хватит глупых вопросов! Раздевайся!

Дважды ее просить не надо: сумку – на пол, шапку, шубу и сапоги – долой, и прямиком на знакомую ей с детства кухню; чмок маму в щеку:

– Здравствуйте, милая Варвара Никитична!

– Ой, Катюша, какая ты ледяная! Будешь ужинать?

– Честно говоря, буду! – признается Катя, бесцеремонно плюхаясь на стул, точно зная, что ее здесь накормят и напоят чаем и что ее здесь любят, независимо от того, злая она или печальная, веселая или колючая.

Мама, зная ее аппетит, накладывает ей полную тарелку того, чего нам с ней обеим хватает утром на целый завтрак.

– Ладно, девочки, я пошла, у меня дела, – говорит мама, догадываясь, что Катя – с ворохом горячих новостей, и деликатно оставляя нас вдвоем.