Когда Перестройка вытолкнула его на политическую арену, его тотчас приметили и начали баловать своим вниманием журналисты. Точнее – молодые журналистки: не они ли, склонные к нагнетанию нервозности, истерии и собственных фантазий, вместо того чтобы давать реальную информацию, делали ему имя, когда, быстренько разобравшись с его политической физиономией, ловко потом перескакивали на его личность, назойливо выпытывая: уж не носитель ли он небезызвестной графской фамилии – очень заметны в нем повадки породистого человека?.. И он, не отрицая этого предположения совсем, отвечал уклончиво, что скорее «да», чем «нет», но, поскольку доказательств своего происхождения предоставить не в состоянии, предпочитает обходиться собственными возможностями, не взывая к помощи предков.

Давным-давно, окончив МГУ с профессией, весьма далекой от политики – «радиофизика», – он приехал в наш город, начав работать в одном из наших НИИ с уклоном в «оборонку», и дела его там шли настолько успешно, что к началу Перестройки он был уже доктором технических наук, заведовал лабораторией, и, кажется, этот статус отнюдь не был для него пределом.

Однако с начала Перестройки он не без юношеского задора воспринял веяния перемен и, насидевшись в своем слегка протухшем от затхловатой атмосферы НИИ с уклоном в «оборонку», начал проповедовать там весьма скромные демократические принципы выборности институтского руководства, за что был незамедлительно изгнан из завлабов и вообще из института – с военными во все времена шутки плохи… Он жаловался на эту несправедливость в вышестоящие инстанции и судился с дирекцией, но судебные тяжбы – дело изматывающее, требующее бездны времени и терпения.

Без денег он, разумеется, не сидел, поскольку еще читал лекции в университете и где-то кого-то консультировал, но, оставшись без лаборатории, настолько, видимо, почувствовал эйфорию свободы и так увлекся политикой, что стал хаживать на митинги и даже выступать там, довольно умеренно сетуя на коммунистов и проповедуя демократические нормы жизни.

Однако коммунисты, еще крепко державшие тогда бразды правления в нашем городе, изгнали его со всех работ, надеясь, видимо, таким путем образумить: чтобы хорошо усвоил, из чьих рук кормится, и не надеялся, что доктору наук все может сойти. Это там, в Москве, им многое дозволено, а здесь свои порядки: здесь хоть лопни – ни до кого из ваших распрозападных защитников не докричишься и, как говаривал господин Гоголь, хоть три года скачи – до границ не доскачешь: кругом только она и она, родимая Русь.

А он взял тогда и ушел в дворники: из элиты – да что там элиты: из ученой аристократии! – демонстративно подался в пролетарии и этим своим поступком ужасно гордился. А поскольку дворницкая работа исполнялась ранним утром, то остальной день у него был свободен. Тут-то он и увлекся политикой всерьез, на стороне, разумеется, демократических сил, весьма скромных у нас, представлявших тогда собою тесно сбившуюся кучку из нескольких интеллигентов, травимых партийной прессой.

Он активно защищался сам и защищал других, выступал на митингах, давал скандальные по тем временам интервью в печати и, поскольку умел хорошо говорить – стал, пожалуй, одним из первых в городе демократов. И потому, как только были объявлены свободные выборы в Государственную думу, сразу включился в борьбу за депутатское место как независимый кандидат. Однако кампанию проиграл: оказалось в ходе предвыборной гонки, что у него нет ни четкой программы, ни политического опыта, то бишь умения собирать и сколачивать единомышленников: типичный интеллигент-одиночка, – ни просто опыта длительной борьбы, в которой надо уметь, ни на один день не расслабляясь, медленно, но упорно набирать сторонников – как шахматист набирает очки в матче, расчетливо и терпеливо выигрывая партию за партией. Его обошел единственный серьезный соперник, коммунист, личность куда менее яркая, но энергичная и неутомимая, поддерживаемая к тому же бесчисленным «электоратом» соратников, ветеранов и пенсионеров… Зато, в компенсацию за поражение там, Воронцов, набрав очки в предыдущей предвыборной гонке, сравнительно легко прошел в Областную думу. С той поры он полностью связал свою судьбу с политикой.