Но в целом выглядела она еще эффектнее, чем прежде; на одежде ее перестроечные передряги пока не отражались – одеть ей, слава Богу, было что: тряпья и обуви накопила за пору девичества на пять лет вперед, будто чуяла: сгодятся, – и неважно, что никакие катаклизмы женскую моду не держат – любое старье на ней сидит, будто не далее как вчера купленное или сшитое. А телом стала еще пышнее, – так на нее подействовали роды и материнство.

Явилась она с таким видом, будто желает сказать мне нечто такое, что не в состоянии не сказать: уж я изучила ее, знаю, что попусту ноги бить не будет. А потому – прямо у порога ей:

– Катя, что случилось?

– Можешь поздравить: получила квартиру. – При этом она хмыкнула так пренебрежительно, будто не мечту своей жизни воплотила, а потеряла кошелек с монетками. – Двухкомнатную. Ордер на руках, – она достала из сумки бумажку и показала – будто без бумажки я ей не поверю.

– Катька, какие вы молодцы – в такое-то время! – обрадовалась я, кинувшись ее обнять.

– Да погоди ты! – досадливо отпихнула она меня. – Между прочим, опять будем рядом: дом – в двух кварталах отсюда. Ходила вот смотреть квартиру.

– Раздевайся, я как раз ужинаю, расскажешь все по порядку!

– Некогда, – отказалась было она.

– Катя, ради Бога – ты же целую вечность у нас не была!..

Уговорила: помогла раздеться, провела на кухню, сели за чай, а я все продолжала восхищаться, какие они с Игорем молодцы, да как я за них рада, да как здорово, что снова будем рядом.

– Между прочим, Игорь тут ни при чем. Получила квартиру я, – с какой-то не то обидой, не то досадой перебила она меня.

– Да понимаю, что – ты, и хорошо справилась с репертуаром, – щебетала я, сбитая с толку: зачем считаться, кто именно из двоих взял бумажку?

– Да уж, мой репертуар оказался просто блестящим, – и опять какая-то не то досада, не то усмешка.

– Катя, да что такое? – насторожилась я.

– Я заработала эту квартиру! – с какой-то ужасно горькой интонацией произнесла она.

– Конечно, заработала – столько лет на стройке! – поддержала я.

– Да не на стройке заработала. – Она встала и плотно прикрыла дверь.

– Я не пойму: о чем ты. А где тогда?

– В кабинете на диване заработала, вот где! – зло выкрикнула она.

– Катя, да ты что! – растерялась я.

– А что? Нехорошо, да? – с яростной издевкой начала она на меня вдруг кричать. – А я плевала на все – трест последний дом достраивает, больше нового жилья не будет! Что мне делать прикажешь?

– А как же… Игорь? – Почему-то за Игоря мне стало обидней всего.

– Перетопчется твой Игорь!

– Почему мой-то?.. Катька!

– Да, вот такая я, все могу, и – плевать! – продолжала она кричать, будто я обвиняла ее в чем-то. – Что он мне сделает? Прибьет? Не сдохну! Зато – с квартирой!.. Да я и сдачи могу дать – он это знает!

– Не будет он ничего – повернется и уйдет.

– И скатертью дорожка: роль самца выполнил, и – с приветом!

– Катька-Катька! – удрученно качала я головой.

– Что «Катька»? А зачем мне такой муж, который ни черта не умеет добыть?.. И с чего ему уходить, когда с квартирой теперь?.. Взрослый человек – пора знать: за все платить надо!..

Больше мне нечего было ей сказать; слушать – неприятно, возражать не хотелось, и прогнать нет сил. Я сидела, не подымая глаз, молча хлебала чай, ожидая, когда кончится этот постылый разговор. Хотелось побыть одной: хотя бы привыкнуть к тому, что она мне выложила.

«Что делать? Как быть?» – вопил мой разум, пока я слушала Катины жалобы. Если бы она была мне чужая, я бы знала, что делать. «Чего приперлась с этим ко мне? – сказала бы я. – Мне это чуждо и неинтересно!» Но передо мной сидел не чужой человек, а Катя, и объяснять ей мои взгляды бесполезно: она их знает, недаром так нервничает, расписывая свои злоключения, и все же рассказывала, бесстыдно откровенничая, будто сдирая с себя присохшие бинты и расковыривая рану: