– Игорь? – удивилась я, кажется, этого раньше за ним не водилось. – Да ты что! Какие-то у него нелады? Что случилось?

– Сократили весь отдел, и – без копейки!

– Но почему – без копейки?

– Денег в тресте нет, и когда будут, неизвестно. Я боюсь за него! Ты ж почти член нашей семьи – скоро мы тебя в постель третьей класть будем! – Не удержалась, съязвила она. – Ради Бога приди, умоляю!..

Да, миссия не из легких, но раз Катя зовет в полном отчаянии – бросила всё, оделась и поехала. И нашла Игоря совсем не в таком уж безнадежном состоянии, как расписала в панике Катя. Ее сознание вечно все преувеличивает до чрезмерности, – хотя и в самом деле: день рабочий, середина недели, а винцом от Игоря и вправду попахивало, и довольно крепко. Безобразие, конечно, однако ж был он вполне восприимчив ко всему, что ему говорят… А, с другой-то стороны, разве не имеет он права выпить с товарищами, если они в передряге? Такое им и в страшном сне не могло присниться – им-то всегда казалось, что тихая жизнь конструктора, отгороженная кульманами от остального мира, будет длиться вечно, за них будут держаться только потому, что они милые, толковые ребята…

Что мне было делать с ним, полупьяным, как вразумлять?

Чтобы не обострять отношений с обоими дорогими мне людьми, пожурила его: нехорошо, мол, это, не выход из положения для серьезного человека. Почему надо раскисать при первой неудаче? Вон он какой рослый да сильный – на его месте надо уметь принимать удары стоя…

– Это и все, что ты можешь? – уныло сделала мне Катя выговор, прямо при нем. – Такое и я ему говорила – толку-то! Ты хочешь, чтобы он у меня алкашом заделался?

Ну, уж это слишком! Ей, наверное, мерещатся лавры ее мамочки, вечно шпынявшей дядь-Васю? Как силен этот древний матриархальный менталитет, это неистребимое желание, пользуясь слабостями мужчины, ущучить его, пригнуть и унизить! Нет, милая, я в этих играх тебе не пособница!

– Знаете что, дорогие мои, – взбеленилась я, собираясь прочистить мозги обоим, как, наверное, сделала бы моя мама, я, кажется, становилась ее достойной ученицей: – Не желаю я ни слушать ваши дрязги, ни участвовать в них! Чего оба распускаете себя, чего паникуете? Еще не конец света! Возьмите себя в руки и становитесь, наконец, взрослыми! Чем ссориться – давайте лучше подумаем: что делать?..

Кажется, встряхнула их: Игорь, расслабленно сидевший в кресле, раскидав ноги и тупо глядя в бормочущий телевизор, выключил его, подобрал, наконец, ноги и настроил свое внимание на меня; Катя, сидевшая у плетеной из камыша детской кроватки, укачивая малышку, притихла и тоже подобралась. И начали мы спокойный серьезный разговор.

В общем, решили мы на том «семейном» совете так: Игорь, с сентября, когда родилась малявка, устроившийся еще подрабатывать на вечернем отделении в техникуме, будет продолжать там работать, а днем – сидеть с ребенком, а Кате надо выйти на работу, иначе ее тоже уволят: вот уж тогда они точно сядут на мель. А там видно будет… Мы в то время надеялись, что передряги скоро кончатся и жизнь снова станет безоблачной и спокойной; нашей наивности и простодушию не было предела.

Катя вышла на работу – ее как молодую мать пока что защищал закон. Но и у нее на работе все дышало на ладан: достраивали последние дома, некоторые вообще бросали недостроенными; а дальше – неизвестность.

И вот с месяц спустя после того нашего «семейного» разговора заявляется она ко мне. Я сразу обратила внимание на ее лицо: оно будто потемнело и посуровело; глаза – жесткие, без всякого подобия улыбки, а уголки губ, имевших раньше безупречный рисунок, опущены не то в иронической, не то в усталой гримасе; я еще подумала: как быстро кончилась у нее светлая пора материнства, снова на ней серый, цементный какой-то прорабский налет…