Нелепый торг меня забавляет, я усмехаюсь. На мой смех люди реагируют еще острее, чем на улыбку. Дарио-Николо судорожно втягивает последний глоток вина и закашливается.

– Демоны ночные! – бранится Дарио, ерзает на стуле, но, тем не менее, скрипя зубами с досады, вытаскивает из сумки серый холщовый сверток. – Мне не хочется огорчать такого любезного синьора, как вы, капитан. Вот и выходит, что я в сплошном убытке! – он закусывает губу, глядя, как я прячу сверток под плащом, и цедит с ядовитой улыбкой. – Занимательная книжица. Уж не знаю, зачем она была нужна клиенту, но рыцаря церкви картиночки в ней точно развлекут.

– Ты заглядывал внутрь? – уже поднявшись, чтобы уйти, я останавливаюсь и качаю головой. – Очень грустно. Ты сегодня действительно в сплошном убытке, Дарио.

Быстрым движением выхватываю из ножен висящий на поясе тонкий, как иголка, кинжал и прокалываю острием кисть руки парня, все еще держащую пустую кружку.

– Что за… – Дарио изумленно таращит глаза на темно-красную каплю крови, выступившую на коже, вскидывается и хочет вытащить из-за пояса широкий короткий нож в кожаных ножнах, но вдруг теряет способность быстро двигаться и косо заваливается обратно на стул.

Его глаза мутнеют и уже не могут смотреть мне в лицо, взгляд убегает в сторону. Дарио тоскливо мычит, как корова, которой перерезают горло, и роняет голову на стол, словно бы в крайней степени подпития.

– Не волнуйся, яд быстрый, – успокаиваю я, прячу кинжал в рукав и укоризненно покачиваю головой. – Пойми, ничего личного в этом нет. Просто ты не в меру любопытен для хорошего вора и так же не в меру болтлив. Зря. Ты подвел Небесных Родителей, Дарио. Они опечалены.

Когда я выхожу за дверь, ничего в таверне не меняется. Посетители дерутся, пьют, тискаются со шлюхами и проигрываются в кости. Но ни Николо Понти, ни Дарио Липпи среди них уже нет.

***

Колокола неспешно перезваниваются друг с другом, начиная свой распев на востоке, откликаясь на юге, подхватывая песню на севере и на западе. Мелодичный звон плывет в воздухе вместе с чувством благодатного покоя.

Мое кресло, обтянутое красным бархатом, с высокой спинкой, закрытой с боков крыльями, повернуто к окнам. За большими, от пола до потолка, оправленными в золоченый переплет стеклами, открывается панорамный вид на зеркально-блестящие стены из черного мрамора, величественные колонны, серебристые купола. Капелла за капеллой, собор за собором террасами спускаются от Грозового дворца к неприступным базальтовым стенам. Уника – крепость богов на земле.

За зубцами стен в легкой дымке летнего дня виднеются крыши и купола Ромии. Суетливый, хоть и вечный город раскинулся на ярком солнце у подножия божественной твердыни по обоим берегам Лира. Я сморю не за окно, а в стоящее справа от него длинное напольное зеркало терцианской работы. В нем, как на картине с золоченой рамой, виднеется в полный рост величавая фигура в длинных, сияющих белизной одеждах.

Короткие волосы Лаврентия осияны благородной сединой и накрыты круглой шапочкой из белого атласа. Правильных крупных черт уже коснулся возраст, широкий лоб прорезан морщинами, но четкий профиль не уступает в гордости лицам ромийских цезарей на древних монетах. На унианских дукатах он тоже смотрится неплохо.

В детстве я практически не встречался с Иерархом, но видел несколько неплохих портретов Риккардо Тоски, тогда еще одного из верховных жрецов Владыки Грома. Светлые пшеничные волосы, ясные и холодноватые серо-зеленые глаза, точеные скулы, благородная стать. Почти нечеловеческая, почти как у потомка высоких эльфов, о которых сохранились лишь легенды в старинных хрониках.