– Поели, что ли? – Бабкину приветливость словно ветром сдуло. – Ну поели, так блюдо-то давайте сюда ко мне.

Бабка встал и, перехватив блюдо, быстро посеменил обратно на кухню; его сутулая спина выражала раздражение и недовольство. Мы обалдело переглянулись. Тем временем на кухне послышался звон посуды. Через некоторое время Бабка вновь выглянул из-за барной стойки и, благодаря своему удивительному недостатку, уставился сразу на меня и на Таньку:

– Чего пожаловали-то? Жанихов надоть? Или любопытничаете? Сказывайте скорее, поздно уже, баиньки пора… Перепады настроения и неожиданно опростившаяся речь Бабки ввела меня в ступор. Однако Таньку такая мелочь нисколько не смутила:

– Нам сказали, здесь олигархов «дают».

– Дают-то дают, да кой-чего взамен просят. Да и много вас пришло: двое. По одному надо. Вы список Форбса-то видели? Аль нет? Там их всего-то человек пятьдесят стоящих. А вы бы еще ко мне цельным пионерским отрядом пожаловали… Ну, быстро решайте, кому суженого подыскиваем, и вперед. А то ночь-то не резиновая. – Бабка, кряхтя и прихватывая поясницу, казалось, с трудом разогнулся. – Может, монетки вам подкинуть, у меня есть два пятачка. На удачу?

Не успели мы ответить, как на стол со звоном упали два советских пятака.

– Давайте, у кого выпадет решка, тем и займусь. – Бабка, по-прежнему кряхтя, уже устраивался на диване.

Мы послушно подбросили пятаки, и с любопытством уставились на результат. Решка была моей: пятачок лежал цифрой пять между бокалом с шампанским и косточкой от лимона, который я, видно, выдавила на устрицу с особым цинизмом. Танькин пятак гордо лежал на чистой глянцевой поверхности стола серпом и молотом.

– Ну, значит, так тому и быть. – Бабка облегченно вздохнул и сцепил две руки на животе. – Кудрявая, иди ко мне поближе, поболтаем. Ты тоже слушать можешь, – обратился он к Таньке. – Если завидки не берут и зла на подругу не держишь.

Танька обиженно поджала губки, но уже через минуту оказалась за моей спиной, тихонько прошептав мне на ухо:

– Ладно, мы вместе тебе новенький Louis Voitton на той неделе покупали, ну, из перламутровой кожи сумочка ридикюльчиком. Так вот я на него согласна. В качестве компенсации. А ты себе потом десять новых купишь…

– Так, не шептаться, девочки, тихо. Я сейчас тебе карты разложу, ты сама себе короля выберешь. Попадешь сразу в привычное ему окружение, так ничему не удивляйся. Ты, стало быть, девушкой его там считаться будешь. А там уж как вырулишь сама, по-женски, с хитрецой надо. И запомни, как в опочивальню к себе поведет, не противься. А то я вон вижу, девка-то ты с норовом. – На этих словах Бабка укоризненно покачал головой и погрозил мне пальцем. В этот момент я поняла, что глаза у Бабки больше не зеленые и смотрят они ровно, прямо на меня. И вот теперь это взгляд черных блестящих глаз почти без белков, каким он уже был сегодня у вороны и у служащего «Макдоналдса». Карты одна за одной ложились на алую поверхность барной стойки причудливым пасьянсом. Первым мне на глаза попался бубновый король. Он смотрел на меня голубыми глазами чуть навыкате, держа скипетр на уровне рыжеватой кудрявой бороды; лицо художник изобразил тонким, хотя нос выглядел на мой вкус слишком крючковатым. «И все же лучше курносого. – На внутренние компромиссы я всегда шла легче, чем на внешние. – И вообще, не на конкурсе красоты же!» Когда я уже потянулась к карте, король вдруг явственно мне подмигнул. От неожиданности руку я отдернула.

– А что за условие? – вспомнила вдруг я слова Бабки и подняла глаза. – Чем платить-то надо?

– А условие такое. – Бабка был явно недоволен задержкой, но все равно, вздохнув, принялся объяснять: – Если ни один из моих женихов тебя не устроит – а будут тебе две попытки, – то имей в виду, что сама ты уже себе богатого не найдешь. Никогда в жизни у тебя без моей помощи настоящие отношения ни с одним богатеньким не сложатся… Ну, берешь карту-то иль передумала?