– А сколько дочери лет?

– Девятнадцать, двадцатый год пошел. Взрослая уже, самой умной себя считает.

– Я, конечно, не сказал бы, что она достаточно взрослая, но это, кстати, нам и на руку. Помочь ей можно, но сам понимаешь Петрович, здесь действовать нужно. Словами и увещеваниями ситуацию не исправишь, – Игорь понимал, что несет очередную чушь, видимо от выпитого все же войдя в вверенную ему роль. И опять же из-за этого выпитого, роль, как ему казалось, у него не задавалась. Впрочем, Петрович все принимал за чистую монету.

– Значит поможешь?!

– Конечно.

Петрович смотрел на него очень и очень пристально, ожидая подробностей готовящейся спасательной операции.

– Нужно все хорошенько обдумать, – Игорь с трудом нашелся что сказать. – Ты Петрович не волнуйся, я ведь теперь с тобой работаю, не брошу. Приеду, посмотрю, обстановку посмотрю, а потом посмотрим чем помочь можно. Ты же не очень спешишь?

– Хотелось бы побыстрее, – Петрович выпил. – На душе противно, не поверишь как.

Поезд слегка тряхнуло. За окнами стремительно садилось солнце, близилась ночь. Мелькали бескрайние поля, иногда из них вырастали небольшие холмы, а бывало, рассекали извилистые речки; появлялись словно бы из ниоткуда сплошной стеной леса и дубовые рощи, будто вырванные из картин Шишкина. Алкоголь, как пелена перед глазами, скрывал от Игоря эту красоту, он был полностью поглощен разговором и поддержанием своего веселого настроения. Лишь изредка он бросал взгляд в сторону, и тогда где-то в глубине души у него просыпалось еле-еле ощущаемое чувство грусти.

Надо было брать купе.

«А так, – рассуждал внутренний голос, параллельно с шедшим разговором, – еще один потерянный день, итогом которого станет только больная голова на утро, да обещания». Обещания окружающим, взять хотя бы того же Петровича, и, что самое грустное – обещания самому себе, которые он, конечно, не осуществит.

Поезд опять тряхнуло.

Петрович, как оказалось, уснувший прямо за беседой и приведенный в чувство резким толчком объявил, что пора на боковую и, проковыляв до своей койки, упал прямо так, ничего не расстилая и не тратя время на снятие одежды.

Игорь, так же с трудом удерживаясь на ногах, оттащил полупустую сумку поближе к кровати спящего беспробудным сном хозяина. Кое-как приготовил свое койко-место. Это получилось у него не очень искусно, но он хотя бы попытался. Он лег и моментально уснул, погрузившись в глубокий сон.

А ночью он проснулся. Причина была не очень приятная – поезд ужасно трясло и раскачивало во все стороны. Игорь даже испугался, что сейчас они перевернуться и случиться непоправимое. Он сильно захотел опять уснуть, но сон не шел, и поезд, как назло, трясся все сильнее. Теперь Игорь всем телом ощущал стук колес о рельсы, непонятную, но сильную вибрацию всего вагона, который в довершении кошмара начал еще и раскачиваться из стороны в сторону, словно пьяный.

Вот только почему-то никто никак не реагировал на эту странность, вокруг все спали: похрапывала тучная женщина сверху, храпел и Петрович, соседская семья тоже гостила у Морфея.

Может быть, это сон?

С этой мыслью ему неожиданно стало легче, и, перевернувшись на другой бок, Игорь вскоре благополучно заснул, присоединившись к своим соседям.

Поезд, который успели перецепить и таким образом развернув его, двигался дальше, навстречу судьбе.

Утром Игорь обнаружил себя живым. Пускай и помятым после вчерашней посиделки. И он, и соседи находились в целости и сохранности. Настораживало лишь отсутствие Петровича, но, словно прочитав его мысли, герой вчерашнего вечера тут же появился, выйдя из туалетной комнаты, бодрый и с переброшенным через плечо вафельным полотенцем.