Ангелина, привыкшая к равнодушию, не смела и мечтать о внимании Михаила, хотя знала о его репутации и ненасытной жажде приключений. Ей казалось, что она, серая мышка, не достойна даже мимолетного взгляда этого херувима с гнильцой внутри.

Но судьба, полная иронии и неожиданных поворотов, распорядилась иначе. Даже он, казалось, обратил на нее внимание только от безысходности: в селе ни одна незамужняя женщина не рискнула бы связать с ним свою судьбу.

– Уж лучше в девках помереть, – смеялись они, – чем за такого замуж выйти!

Михаил призадумался всерьез. Время неумолимо подгоняло, напоминая о годах, уходящих в прошлое, и о необходимости обзавестись семьей, чтобы не коротать остаток дней в одиночестве, как старый пень, забытый в глухом лесу.

Да и от людских пересудов, от косых взглядов, порой ранящих сильнее ножа, хотелось схорониться за стеной брака. «Замутил женитьбу», как говорили в народе, не от пылкой любви, не от головокружительной страсти, а от холодной расчетливости, от страха остаться одному.

Он увидел в девушке тихую пристань, спокойную гавань, где можно было бы переждать бурю жизни. Страсти и огня в ней, разумеется, не искал – ему нужна была лишь покорность и тихая преданность. Ему нужна была жена: хозяйка в доме, мать будущих детей, а не возлюбленная, с которой можно было бы делить радости и печали.

И Ангелина, измученная одиночеством, уставшая от равнодушия окружающих, согласилась. Она знала, что он не любит ее, что его предложение – лишь вынужденный шаг. Но искренне верила, что сможет завоевать его сердце своей заботой, преданностью и любовью, которая годами томилась в ее груди, готовая излиться на того, кто хотя бы немного позволит ей приблизиться. Верила, что любовь способна творить чудеса – исцелить даже самое израненное сердце.

Как-то во время вечерней прогулки по центру села, когда они для людей изображали будущую подвенечную пару, Михаил остановился и неожиданно спросил ее:

– Чего тебе хочется больше всего?

Этот вопрос застал ее врасплох. Она сначала растерялась, но потом наспех собрала мысли в кучку и ответила тихо, пряча глаза:

– Детей хочу, семью настоящую…

– А-а, вот оно что! – рассмеялся Михаил в голос. – Значит, любишь это дело, да?

Ангелина вся зардела, не зная, куда девать глаза, руки, ноги…

– Али в девственницах еще засиделась? – его насмешливость хлестнула ее обжигающей пощечиной. Он протянул к ней руку и почти дотронулся до груди, но почему-то передумал, обхватил ее за тонкую талию и притянул к себе настолько близко, что она ощутила на своем пылающем лице его дыхание, слегка поддернутое перегаром. – Да ты не боись, у меня в таких делах опыт богатый – враз снимаю пломбы!

От этих слов ее внутри всю перевернуло. Ангелина высвободилась из его объятий и быстрым шагом пошла обратно, почти побежала. А он за ней вдогонку, смеялся, извинялся, говорил, что пошутил, потому что «здесь все так шутят». Позже, успокоившись, ей самой показалось, что напрасно погорячилась – могла бы свой «отворот-поворот» в другой раз продемонстрировать. Подумала вдруг, понадеялась, что ей удастся разжечь в его душе угасающий огонь и растопить лед его равнодушия. И пусть ее решение было отчаянным, почти безумным, но она готова рискнуть всем, чтобы обрести хотя бы видимость счастья!

Поэтому, не раздумывая вовсе, вступила в этот брак, как в омут, с головой, не зная, что ждет ее впереди: тихая семейная жизнь или горькое разочарование. В ее груди теплилась надежда, слабая, как мерцающий огонек свечи, но все же дающая силы двигаться вперед, к своей долгожданной мечте – стать кому-то нужной. Надеялась в глубине души, что однажды он увидит в ней не «женщинку», а настоящую Женщину, способную любить и быть любимой, и полюбит ее так, как она мечтала всю свою жизнь.