Хотел было сплюнуть еще раз – досада бурлила внутри, требуя выхода, – но пожалел жидкости.

К вечеру, когда пески зарозовели словно румянец девицы, они стали лагерем. Свернули с тропы в сторону, расположившись за барханом.

Закат наступал быстро, заливая багрянцем пески. Потянуло прохладой, и Жарк воспрял духом. Засуетился, обустраивая лагерь. Достал из повозки дрова, развел костер, повесил котел. Крупа, валяное мясо, приправы, и скоро над песками поплыл аромат похлебки.

Наемник с Ирланом занимались верблюдами и мулами, девчонка готовила еду дерхам, и те, проголодавшись, приплясывали вокруг нее.

Закат буйствовал, над головой небо из остро-лазурного переходило в розовый, постепенно краснея до дикого багрянца, а за спиной уже собиралась тьма, готовясь обрушиться на пески.

– Красота, – объявил, вернувшись из похода за бархан Жарк, – аж за душу берет. Был бы художником, рисовал бы лишь закаты в пустыне.

Анди хмыкнула, но посмотрела благосклонно – похвала пустыне была ей приятна.

– Далеко только не отходи любоваться красотами, – предупредил Орикс, присаживаясь на седло у костра, – а то тут змейки любят ползать. Один раз цапнет – ничего, а вот если второй, даже через тридцать лет, верная смерть. Кости внутри растворятся, превратившись в желе. Так что под ноги смотри чаще. Хотя… у них чешуя желтая, на песке не видно.

Жарк замер. Сглотнул. Опустил взгляд себе под ноги. Осторожно, ощупывая взглядом уже плохо различимый в сумерках песок, шагнул к костру.

В сотый раз проклял пустыню, поездку и себя, глупого.

– Чашля пуглива, сама не нападет, – произнесла Анди, и Жарк взглянул на нее с благодарностью – от сердца отлегло.

– Но любопытна, – парировал наемник, – любит выползать на шум.

Жарк помертвел и поклялся – никуда больше в темноте не ходить. Лучше потерпеть.

От песков потянуло холодом, Жарк надел халат, потом закутался в накидку. После целого дня на жаре его начала бить дрожь, и холод казался обжигающим.

– Жуткое место, – ворчал он, подсаживаясь к самому огню, – днем жара, ночью холод такой, что зубы сводит.

– Зато звезды какие, – Ирлан поднял лицо к небу. Там сверкающим куполом раскинулось ночное небо. Бархатная темнота жила миллиардами огней, сверкала сгустками туманностей, завораживала чуждой красотой. Мозг не мог вместить в себя это величие вселенной, как и понимание того, какое расстояние их разделяет.

– Звезды, тьфу, – не согласился с ним Жарк. – Какая с них польза? Солнце греет, луна светит, а звезды? Мерцают себе без толку.

– Не скажи, – проговорил Орикс, – звезды – это души, попавшие на небо, и светят они умершим, чтобы те не потерялись по дороге или не попали в лапы дахсам – темным духам, которые караулят в темноте между звезд. И если станешь долго смотреть на звезды, можно приманить одного. Он вселится в тебя, и ты станешь одержимым.

Ирлану вспомнилось, что троглодка точно так же рассуждала о звездах. Значит, верование о небесном пристанище душ широко распространено в Бальяре.

Он запрокинул голову, пытаясь вобрать в себя огромный, мерцающий мир. В пустыне тот был гораздо ближе, чем на родине, а сами звезды казались ярче, крупнее. Они притягивали взгляд, настраивали на мистический лад. Ирлану и самому теперь казалось, что за каждой точкой действительно прячется чья-то душа, а не мертвый кусок камня.

– Проклятым? – уточнил он, пытаясь связать местные верования с Аргосскими

– Не, – помотал головой наемник, – проклятые – это другое. Одержимые с виду обычные люди, только чудят иногда. Могут убить кого-нибудь, если дух им прикажет. А еще они говорят на разные голоса. Видел одного такого на рынке. Ему задать вопрос, он тебе ответит, не размыкая губ.