Я стала чувствовать себя заложницей своих собственных мыслей. Я жаждала освобождения. Меня мучили бесконечные, заполнявшие мой разум, вопросы, но ответы на них так и не приходили.

Если посмотреть на фотографии, сделанные в первые годы моей жизни, то изменения личности отражаются на моем лице. Даже тот, кто меня не знает, смог бы это заметить.

В четыре года я была энергичной, жизнерадостной, своенравной, самостоятельной малышкой с характером. Я помню одну фотографию, сделанную на новогоднем утреннике в детском саду. Детей пригласили поиграть, но, судя по всему, мне это было совсем неинтересно, и я решила убежать. Мне рассказывали, что моя мама тщетно пыталась поймать меня и призвать к порядку.

Есть еще одна моя фотография, сделанная в возрасте одиннадцати или двенадцати лет. Я и мои родителями празднуем Новый год дома, и снова я широко улыбаюсь в камеру, очень жизнелюбивая, счастливая, веселая и открытая. Очевидно, что наслаждаюсь настоящим моментом, выгляжу расслабленной.

Эти две фотографии резко контрастируют с одной, сделанной в возрасте пятнадцати лет во время школьной экскурсии. Не нужно быть телепатом, чтобы сразу заметить закрытый язык тела – плечи заметно сведены, напряженный взгляд, робко косящийся в камеру, насупленное лицо и закрытая поза.

На меня смотрит нервный, неуверенный в себе подросток, чья единственная забота в том, чтобы его не заметили или, не дай бог, не попросили публично говорить.

Я хотела быть невидимой, и я выгляжу именно так. Удовольствие от жизни исчезло, так как я жила на автопилоте в соответствии с набором установленных «правил безопасности, привычек и поведения», которые накопились за несколько предыдущих лет. Теперь они стали моим стандартным режимом существования. Эти жесткие механизмы защиты помогали мне ориентироваться в тех ситуациях, которые, как я знала, приведут к жгучему стыду и унижению.

Я использовала эту сложную систему правил безопасности ежедневно, едва открыв утром глаза. Теперь разговор ассоциировался у меня с повышенным потоотделением, стрессом и опасностью, поэтому его лучше избегать. Трудно представить, как молодой человек, живущий по таким жестким правилам, может наслаждаться жизнью. Это было все равно что носить смирительную рубашку.

В этом возрасте молодые люди говорят, что они полны желаний и чувствуют себя так, словно возможности безграничны. Психологи говорят о «U-образной кривой счастья» и о том, что люди наиболее счастливы в восемнадцать лет. Так и должно было быть, но это было не так. Я была заперта в клетке неуверенности и страхов, уклонялась от всяческого общения, а также веселых развлечений, поскольку они были «слишком опасны». Риск быть раскрытой и признанной заикающейся, человеком с отклонением, был слишком велик.

Мое скучное, утомительное, ничем не примечательное существование стало привычным, хоть оно не подходило для активной молодой девушки, которой я была. Мне всегда хотелось большего, но я слишком боялась, что у меня не получится сделать что-то иное, что я могу кого-то подвести и что люди (мои родители или друзья) будут недовольны и отругают за неудачу. Мне очень не хватало уверенности в себе, и, как мне казалось, в то время у меня не было возможности ее развить.

Несостоятельность (или непохожесть) воспринималась в обществе вокруг меня как позор, поэтому я молча страдала. У меня были стандартные представления о том, что значит быть успешным.

Я была убеждена, что для того, чтобы быть успешной, нравиться и быть принятой, нужно иметь определенную внешность, одеваться соответствующим образом и говорить неким «идеальным голосом». Я просто не соответствовала. Боясь провала, я подвергала себя гонениям и упускала много хороших возможностей.