– А надо было… Тогда она могла бы быть жива, – Илья наконец отпустил меня, опустился на табурет и закрыл лицо руками. Мне стало так его жаль, что захотелось до него дотронуться, погладить по голове, как-то успокоить. Я протянула руку, но не решилась его коснуться.

– Мне очень жаль, что так вышло. Правда, – я опустилась перед ним на корточки и постаралась заглянуть ему в лицо. – Прости, что вчера тебе ничего не рассказала, и прости, что вывалила это на тебя сейчас вот так. Наверное, мне бы следовало быть деликатнее…

– Как можно деликатнее сказать, что твоя невеста, которую ты до сих пор любишь, как последний осел, влипла во что-то, но не доверилась тебе, а решила переспать с другим, а потом его этим шантажировать?! Хм… забавная ты, Лина.

– Я…

Я не договорила, в зале послышался звонок над дверью. Кто-то пришел в пекарню, и я была этому рада. У меня появился предлог ненадолго оставить Илью.

– Прости, мне нужно посмотреть, кто там. Я обслужу гостя и вернусь.

Выйдя в зал, я никого не увидела. Может быть, решили, что пекарня не работает, раз меня не оказалось за стойкой… Теперь мы снова остались с Ильей наедине. Я подумала, что лучше несколько повременить, прежде чем к нему вернуться – пусть немного придет в себя. На всякий случай я решила закрыть пекарню, направилась к двери и заметила на полу небольшой конверт, в котором лежало нечто выпуклое. Слишком подозрительно… Может быть, и вовсе не стоит к нему прикасаться? Уж точно не брать голыми руками, и я пошла на кухню за перчатками.

– Кто там? – спросил Илья, когда я вошла.

– Почтальон, – ответила я и достала пару виниловых перчаток, в которых обычно укладывала начинку в пирожки.

Илья больше ничего не стал спрашивать, он просто встал и направился в зал вслед за мной. Когда мы подошли к конверту, он взял у меня перчатки и попытался натянуть одну на свою руку… не вышло.

– Это эска… Тебе надо на пару размеров больше, – заметила я.

– Да и к черту.

Он засунул обе перчатки в карман спортивных штанов и взял конверт голыми руками. Я хотела возразить, но не успела, Илья разорвал бумагу и заглянул внутрь.

– Мать ехидны за ногу! Это еще что такое?! – выругался он и скорчил такую физиономию, будто увидел нечто крайней степени противности.

– Илья, что там?!

– Принеси какую-нибудь бумагу… ну, там, на которой печешь. Давай, скорее…

Я принесла из кухни лист пергамента. Илья был в туалете, он опустил крышку унитаза, застелил его бумагой для выпечки и аккуратно извлек на него содержимое… Это была дохлая крыса, во вспоротом брюшке которой лежала свернутая записка.

– Дай перчатки, – сказала я. Илья недоверчиво взглянул на меня, но не стал спорить и протянул перчатки.

Аккуратно, превозмогая рвотные позывы, я достала и развернула записку:

«Остановить сейчас, иначе будет поздно»

– Это подкинули мне в пекарню около получаса назад, – я бросила на стол участковому файлик, в который мы с Ильей убрали крысу, конверт и записку.

– Издеваетесь?! – взревел Волков. – Что это за гадость?!

– Говорю же, это принесли мне в пекарню, оставили на полу перед дверью. Здесь записка с угрозой, и я хочу подать заявление, – решительно сказала я и опустилась на скрипучий стул. С моего последнего визита сюда в кабинете ничего не поменялось, разве что в воздухе витал неприятный запах беляшей не первой свежести. Видимо, участковый обедал прямо на рабочем месте.

– Это всего лишь чья-то шутка, – отмахнулся Волков, по-хозяйски развалившись в кресле, отчего оно опасливо застонало, грозясь развалиться. – Знаете, Эвелина Анатольевна, по городу вовсю ходят слухи, что вы суете свой нос куда не следует.