"Открытие" новых земель, неизменно сопровождавшееся игнорированием или прямым уничтожением существовавших там цивилизаций и систем правления, легитимировалось идеей "пустующих" или "диких" территорий, которые якобы ждали своего "цивилизованного" хозяина. Этот нарратив позволял присваивать земли и ресурсы, не считаясь с правами коренных народов, которые объявлялись либо неспособными к эффективному управлению, либо просто "варварами", стоящими на пути прогресса. Дегуманизация колонизируемых народов была ключевым элементом этого процесса, позволяя оправдывать насилие, принудительный труд и геноцид.
Колониальная администрация выстраивала жесткие системы управления, основанные на расовом и культурном превосходстве европейцев. Местные элиты либо уничтожались, либо кооптировались в колониальную систему на второстепенных ролях, способствуя поддержанию порядка и эксплуатации собственных народов в интересах метрополии. Экономика колоний была перестроена для удовлетворения потребностей метрополий: массовый вывоз сырья, насаждение монокультур, разрушение местных производств и ремесел – все это вело к экономической деградации колоний и их долгосрочной зависимости.
Идеологическое обоснование колониализма черпало вдохновение из самых разных источников. Это и христианская миссионерская деятельность, стремившаяся "спасти души" язычников (часто ценой уничтожения их культуры), и просветительская "цивилизаторская миссия", и более поздние расовые теории, "научно" доказывавшие превосходство белой расы и ее право управлять "низшими" расами. Литература, искусство и наука метрополий активно участвовали в конструировании образа "экзотического", "примитивного" и "опасного" Востока или Африки, тем самым укрепляя чувство европейского превосходства и оправдывая имперские амбиции.
Колониальная экспансия не была односторонним процессом лишь физического захвата. Она представляла собой глубокое вторжение в сознание, культуру и идентичность колонизированных народов. Навязывание европейских языков, образовательных систем, правовых норм и даже стандартов красоты вело к отчуждению людей от собственных корней и усвоению ими колониального взгляда на самих себя как на "второсортных". Таким образом, формировалась не только внешняя, политическая и экономическая, но и внутренняя, психологическая зависимость.
В результате этого многовекового процесса была выстроена глобальная иерархия, в которой богатство и власть сконцентрировались в европейских метрополиях (а позже и в Северной Америке), а колонизированные регионы мира оказались в положении сырьевых придатков и рынков сбыта, лишенных суверенитета и перспектив самостоятельного развития. Эта система не исчезла полностью с формальной деколонизацией в XX веке, но трансформировалась в новые, более тонкие формы зависимости, известные как неоколониализм.
Параллельно с колониальной экспансией и зачастую подпитывая ее, в Европе, начиная с Англии в конце XVIII века, разворачивался процесс, коренным образом изменивший не только способы производства, но и сами основы социального устройства и глобального баланса сил – промышленная революция. Это был не просто технологический прорыв, а фундаментальный сдвиг, утвердивший экономическую мощь в качестве главного рычага гегемонии и создавший материальную базу для беспрецедентного доминирования Запада.
Внедрение парового двигателя, механизация труда, развитие металлургии и текстильной промышленности привели к резкому росту производительности и созданию фабричной системы. Это не только трансформировало ландшафты, породив новые промышленные города, но и коренным образом изменило социальную структуру. Возник новый класс – промышленный пролетариат, оторванный от земли и вынужденный продавать свой труд в зачастую нечеловеческих условиях ради выживания. Одновременно формировался и укреплялся класс капиталистов-промышленников, чье богатство и влияние росли экспоненциально.