Она заговорила со мной глубоким голосом: – Буардантулеаскхим?

– Пизереналесиукане? – продолжила она спустя секунд 15.

– Погоди, – остановила я ее рукой. – Говоришь по-русски? – с той же интонацией спросила я ее.

– Ду ю спик инглиш? – с совершенно откровенным акцентом, не надеясь на чудо спросила я ее.

Так как реакции не было я поняла, что она меня не поняла. Тогда я развела руки в стороны и покачала головой, грустно отправившись на кровать.

Эта красотка и первая «медсестричка» чего-то почирикали, мимо них протиснулась одна из «хамелеонов» и убежала. Потом клыкастая подсела ко мне. И только занесла руку, чтобы погладить по голове, как кошку какую-то, я схватила ее руку. И тут мне пришла в голову мысль… Они меня не знают, я их тоже… Один умный кинолог говорил, что это не мы учим собак сидеть и лежать, они и сами это умеют, это хозяева учатся, как разговаривать с собакой. И я немного отсела от нее, облокотилась на спинку кровати и положила ей ногу на колени. Её клыки стали более заметны, меня это повеселило, но я сделала жалостливые глаза и стала медленно забирать ногу у нее, как побитая собака. И она протянула дрожащую руку к моей ноге и погладила. Я улыбнулась. Она еще раз погладила, я вздохнула, как будто у меня спал груз с сердца и изобразила расслабление.

Первый урок оказался на удивление увлекательным. Пришло время для второго акта этой комедии: выпросить еды. Раз уж она вообразила себя моей хозяйкой, то питомца пора и покормить. Задумавшись, как лучше донести эту простую истину, я вдруг заметила нечто, надолго отвлекшее меня от мыслей о пропитании. На клыкастой красотке был… корсет!

Мгновенно выдернув ногу из её рук, что, кажется, немного её напугало, я принялась тыкать её в грудь, затем указала на свою маечку, приподняла руками собственные формы, улыбнулась – и вновь указала на предательский корсет. Горе моё было неподдельным, разыгрывать тут трагедию не имело смысла.

Лицо красотки посветлело, как будто она решила первую теорему в своей жизни, и она начала чирикать «хамелеонихам» чего-то. «Хамелеонихи» оживились, отлипли от стен и живенько выскользнули из комнаты.

Я решила закрепить успех, настойчиво тыкая пальцем в "медсестричку", затем изобразила руками крест, покачала головой и состроила печальную мину. После этого я снова ткнула в клыкастую, одарив её самой лучезарной улыбкой. Девушки опять что-то верещали на своем языке. А потом появилось оно. Назвать его мужчиной язык не поворачивался, да и женщиной – тоже. Андрогин во всей красе, с мерной лентой наперевес. За ним, словно свита, плелись девушки с ворохом тканей, рюшами и прочей милой чепухой.

Я немедленно ткнула пальцем в кусок ярко-синего атласа, указала на корсет клыкастой и попыталась объяснить этому Оно, что обтягивающее платье на пухленькой фигуре – это не комильфо, наглядно демонстрируя это на примере простыни. Затем я демонстративно швырнула на пол рюши и бантики, потоптавшись на них для пущей убедительности, что повергло Оно в глубочайшую печаль. Оно что-то прочирикало с "медсестричкой", затем гневно заверещало на клыкастую, после чего вздохнуло и заключило меня в объятия через мерную ленту. Вдоволь наобнимавшись с пахнувшим какими-то травами Оно, я приступила к пункту номер два – добыче пропитания.

Голод терзал нещадно. Я принялась жаловаться клыкастой, с которой мы уже обрели некоторое взаимопонимание. Долго хныкать не стала, что, по всей видимости, вновь повергло мою «медсестричку» в уныние, и она удалилась. Минут через десять мне принесли нечто холодное и странное на вкус. Не скажу, что отвратительное… Скорее, бездушное. Ни сладости, ни соли, лишь легкая кислинка и сухость. А еще было вино, но учуяв запах алкоголя, я от него наотрез отказалась. Зато моя клыкастая подруга, оставшаяся разделить со мной трапезу, налегла на него с удовольствием, совершенно не притрагиваясь к еде. Так мы и обменялись: я ей вино, она мне – пищу… Вторую порцию доедать я не стала. Порции и так были крошечными, а жевать что-то, напоминающее безвкусную вату, было тоскливо.