Уже два месяца прошло с того дня, как Никодим принёс корзину с ребёнком в дом Марьи. И всё это время он рвался на китайскую сторону в поисках своей Ликин. И на что она ему?! Этих мужчин не поймёшь: всегда ищут придуманного счастья, не видя настоящего на расстоянии вытянутой руки.

– …Без жертвы невозможно угодить Богу и спастись, и, может быть, ещё и по этой причине Бог попускает на земле войны, болезни и прочие испытания. Ведь на войне люди поставлены в такие условия, что часто бывают вынуждены жертвовать собой ради других, тогда как в мирное время они ничего такого никогда бы не сделали…[9]

Марья наконец разглядела среди прихожан громоздкую фигуру Никодима. Поймав её взгляд, мужчина улыбнулся и кивнул. Он за последние дни ещё больше окреп, загорел, но немного осунулся. Сказывались заботы, которые тот взвалил на себя. Это был уже не тот медлительный Никодим, раздобревший на спокойной, сытной службе у губернатора. Сейчас на Марью смотрел усатый казак с жёстким волевым лицом, какое бывает у людей, побывавших на войне и смотревших смерти в глаза.

По окончании службы Марья и Никодим вместе вышли из церкви и, не обращая внимания на любопытные взгляды сельчан, так и направились к дому.

Никодим вёл лошадь за узду, а Марья павой выступала рядом. Посторонний человек мог бы подумать, что это казак со своей супружницей возвращаются с воскресной службы. Только вот детки под приглядом Глашиной Фёклы ждали их дома отнюдь не единокровные…

Куда только делась степенность Никодима, когда он увидел Серёженьку! Его друзья-соратники глазам бы своим не поверили, видя, как он нежно воркует над младенцем:

– Ну что, сокол ясный, растём?! О, какой мы теперь большой стали! Улыбаться умеем! А зубы-то где? Нет зубов? Ну ничего, это дело наживное…

Потом на кормилицу посыпались вопросы:

– Марьюшка, а он хорошо кушает? Не капризничает?

– Серёженька у нас мальчик не капризный. Серьёзный, я бы сказала. Он всеми силами старается быстрее вырасти. Будто спешит куда…

– Куда спешит?.. Известное дело, куда! – воскликнул Никодим и сам же ответил: – Ко мне!

Марья рассмеялась, на её душе было тепло в присутствии этого мужчины. Но следующие слова Никодима как ножом резанули по женскому сердцу.

– Марья, мне скоро надобно будет уехать. Часто не смогу теперь навещать. Думаю, может, мне Серёженьку с собой забрать?! Авось найду там кормилицу…

– А я чем тебя не устраиваю? – вскинулась Марья. – Не отдам я тебе сыночка. Куда ты собрался?.. Опять искать свою Ликин?

– Нет. Ликин, пожалуй, я не найду уже… Нет никаких следов. Дело в другом. Нашего губернатора отправляют в отставку. Не понравилось государю императору, как он дело повёл с китайцами. Вот, решил меня облагодетельствовать новой службой перед отъездом из Благовещенска. Рекомендовал в лесную службу помощником лесничего. Звание унтер-офицера пожаловал и содержание неплохое. Теперь моё жильё будет вдалеке – участок находится в ста верстах отсюда. Я подумал, тебе тяжело будет с двумя детьми одной-то…

От этих слов в глазах Марьи вспыхнула надежда, но Никодим, словно не замечая этого, продолжил:

– Я говорю, может, забрать Серёженьку-то?!

– Не отдам мальчонку! – воскликнула со злостью Марья. – Что хочешь делай!

– Ну ладно, ладно… – сказал примирительно Никодим. – Я же так… чтобы тебе ношу облегчить.

– Не тяжела ноша. Справлюсь как-нибудь.

– Марьюшка, сердце моё, не обижайся. Не могу я тебя забрать. Там же тайга, лес. За сто вёрст человеческого жилья не найдёшь.

– А я и не напрашиваюсь! – сказала Марья, успокаиваясь. – Значит, хотел в свою тьмутаракань Серёженьку нашего забрать?! Нет уж! Пусть здесь живёт… нечего такому малютке по лесам шастать! Мы с тобой договаривались спервоначалу, что до четырёхлетнего возраста думать не смей забирать!