Никодим плеснул воду из ковшика на камни. От них с шипением рванулся пар, словно насильно подстёгивая мужчину искать место подальше от каменки. Но тот и сам желал как можно быстрее очутиться наверху, на полкé: растянулся там, блаженно закрыв глаза, чтобы каждой жилкой прочувствовать обволакивающий жар.

Основательно разомлев, Никодим облился холодной водой и вышел в предбанник, чтобы отдышаться и хлебнуть квасу. Там его ожидал берёзовый веник – запаренный, облитый холодной водой и завёрнутый в чистую холщовую тряпку.

Второй банный заход предполагал уже скорее напряжённую работу, чем отдых. Никодим опустил веник в кадку с горячей водой, тут же вытащил и, встряхнув, полез на полок. Прямо оттуда подкинул воды на камни и начал париться. Сначала прошёлся по коже, едва касаясь и поглаживая, затем лёгкими движениями нагнал на тело горячий воздух. Снова плеснул воды на камни и, дождавшись, когда пар растечётся по потолку, стал, покрякивая, хлестать себя…

Вволю напарившись, облился водой и вышел отдохнуть; хлебнул кваску и прислушался к нутру: «Есть ещё силы?! Просит ещё?!» Похоже, что надо…

Зайдя в баню третий раз, Никодим едва успел поддать пару – возобновить приятное самоистязание не удалось. Скрипнула дверь, и в проёме показалось обнажённое пышное, но крепкое тело Марьи…

– Государь император, в видах скорейшего восстановления дружественных соседских отношений с Китаем, соизволил не присоединять какой-либо части Китая к русским владениям… – сказал генерал-лейтенант Грибский. – Моя миссия исчерпана. Хотя покидаю Благовещенск с тяжёлым сердцем, но совесть моя чиста – я лишь выполнял приказы военного министра.

Выступление бывшего губернатора Благовещенска перед членами Дворянского собрания губернии было встречено овациями, несмотря на немногословность. Все события короткой войны с Китаем нашли отклик в сердцах присутствующих. И не только присутствующих, но и всего населения, за исключением китайцев.

Подойдя к роскошному конному экипажу, запряжённому молодыми ухоженными лошадьми, Грибский, прежде чем сесть, задержался возле рослого усатого мужчины, одетого в новенький мундир губернского секретаря[10] Корпуса лесничих.

– Ну что, Никодим… Благодарю тебя за усердие! Ты славно служил мне.

– Рад был стараться, ваше высокопревосходительство!

– Надеюсь, в лесном департаменте не посрамишь честь мундира. Ведь я за тебя поручился. Труд лесного кондуктора трудный – его получают настоящие знатоки и ценители леса. Отдавай всё своё умение и душу этому благородному мирному делу. Ты знаешь, что за упорство, трудолюбие, выносливость и твёрдость духа лесных кондукторов называют «лесными подшипниками»?

– Буду одним из таких «подшипников», ваше высокопревосходительство! – сказал Никодим, выпятив грудь. – Благодарствуйте за доверие!

Бывший губернатор потрепал Никодима по плечу и сел в экипаж.

– Трогай!

Новоиспечённый губернский секретарь приложил руку к козырьку форменной фуражки и не опускал её до тех пор, пока экипаж Грибского, покачиваясь на рессорах, не скрылся в клубах пыли.

Сборы Никодима были скорыми. Имущества он за время службы у губернатора не нажил, если не считать подаренной лошади. Правда, имелись кое-какие сбережения: всё жалованье, получаемое на службе, он относил в местный банк. Ведь жил на казённых харчах, а для себя ему было мало что нужно. До некоторых пор…

Навьючив лошадь провизией и немудрёными пожитками, Никодим пустился в путь. Губернский лесничий проводил его до начала вверенного участка и, вкратце объяснив обязанности, засобирался обратно.

– Двигайся по этой просеке, не ошибёшься! – сказал он, махнув рукой. – Она приведёт тебя к жилью.