Василий Фомич стоял рядом и виновато смотрел то на меня, то на мать.

– Да сделай же ты что-нибудь! – взмолился он ко мне.

И вдруг я, сам себя не понимая, произнес:

– Не плачьте, успокойтесь! Все будет хорошо. Знаете что? Вы будете жить у меня. Да, у меня! – сам себя подкрепил я. – Я с Василием Фомичом очень сдружился и потому вас не оставлю! Мы еще немного здесь посидим, выпьем за упокой его души, а потом пойдем ко мне, и я вас с моей женой познакомлю.

Я в своей жизни сделал не так уж много добрых дел и потому в глубине души надеялся, что когда-нибудь, может быть, на том свете мне зачтётся этот мой жертвенный поступок, это мое сочувствие бедной женщине.

Василий Фомич посмотрел на меня благодарно и с чувством произнес:

– Молодец, мужик! Я в тебе не ошибся… Хотя, в общем, цель у меня была другая, – он оглянулся и внезапно решился:

– Пойдем-ка со мной на кухню! Покажу кое-что.

Влекомый его приглашающим жестом, я пошел за ним.

На кухне никого не было. По кафелю над раковиной испуганно метнулись собравшиеся на водопой тараканы. Табачный дым сизой струйкой уносился в открытую форточку, а на грязной тарелке из-под холодца еще дымились окурки.

– Вот, открой-ка, – показал Василий Фомич на верхнюю дверцу старого кухонного шкафчика. – Сил-то у меня, сам понимаешь, никаких. А мне надо, чтобы об этом кто-нибудь узнал, я специально, ради этого и явился. Открой, открой, – торопил меня покойник.

Я, следуя его настоятельной просьбе, открыл дверцу. В самой глубине шкафчика, заставленная разными банками со специями и коробочками с чаем и травами, стояла бутылка, похоже, с недопитой водкой. Именно на нее указывал призрак.

– Ты ж посмотри, какая ведьма! И тут сэкономить решила! Даже отраву – и ту не всю мне отдала. Это ж она меня ею укокошила, – пояснил Фомич. – Ведь что там в судмедэкспертизе сказали? Что я, значится, упился некачественной водкой и оттого помер. Пьяница, сказали! А дело-то на убийстве замешано, – Василий Фомич горестно затряс головой. – И с этой ведьмой я всю жизнь прожил! Не знал, какую гадину пригрел у себя на груди. Просто так уйти к любовнику она, вишь, не захотела – захотела в моей квартире и с моими деньгами остаться! Тут ведь все мое, за мои трудовые куплено. Вот и решила меня, значится, на тот свет досрочно отправить. Мне ведь всего пятьдесят четыре отроду, мужик еще хоть куда был!

– Да, совсем еще нестарый человек, – тихо согласился я.

– А эта змея другого себе нашла. Думает, что он вечно с ней будет. Дура! Вон, погляди, как милуются-то, – Фомич раздраженно показал в коридор, – срам смотреть!

Я выглянул из кухни. И впрямь, в коридоре среди одежды, под вешалкой, раздавалось веселое женское повизгивание, – какой-то верзила мял Нюрку в своих объятиях.

– И не стыдно ей! У, глаза бесстыжие! Это ж она меня отравила, можешь мне поверить, чтобы с ним сойтись. Мешал я им!.. И матери-то моей не стесняется!.. Я чего к тебе пришел-то? – вдруг сам себя перебил покойник. – Накажи ты как-нибудь эту подлую бабу, отравительницу! Я ведь не могу отсюда уйти, пока кто-нибудь не накажет ее. Сколько же душе маяться?!

– Да как я это сделаю? – опешил я. – Как я твою Нюрку накажу?!

– Уж я не знаю, как… – сник Фомич. – В тюрьму ее отправь, что ли. И ее, и полюбовника: ведь это он крысиную отраву принес, чтобы она мне в водку подсыпала. А не то и отрави ее! – отчаянно закончил Василий Фомич.

– Вот уж нет, братец, – возмутился я, – этого не проси. На смертоубийство я не пойду. Что я тебе, киллер какой-нибудь! Нюрке твоей уподобляться!..

Василий Фомич стал как-то редко опадать, его лицо побледнело, плечи опустились. Уходя, он тихо простонал: