Странное состояние одновременно тяжелого тела и невесомости. Я чувствовала свои чугунные руки, пальцы не разгибались, и ноги не двигались. Но при этом ощущалась лёгкость движения в пространстве. Нигде и никак, ни проблеска света, ни одной звёздочки в абсолютной темноте. Скафандр и космос.

Детский голос звонко прокричал:

– Вставай, чего лежишь, все уже пришли, а ты лежишь. Вставай!

Я попыталась открыть чугунные веки, но не смогла и голос опять повторил:

– Вставай! Не ленись, делай что-нибудь!

С трудом мне удалось раздвинуть губы и прошептать:

– Не могу…

– Все пришли, а ты ленишься.

– Не могу…

– Тогда мы тебя здесь оставим.

– Где…

– В Пустоте.

– Нет…

– Вставай.

Чугун не разгибался, я уже исцарапала все пальцы. Почему течёт кровь, если пальцы, всё тело из металла. Но каждая капля крови, вытекавшая из царапин, разъедала скафандр, он откалывался большими кусками и улетал в тёмную пустоту космоса. Боль уже колыхалась острыми гранями по коже, начинала проникать в тело, ломать кости. А весёлый голос требовал:

– Не ленись, мы ждём, вставай… вставай…

И куда вставать в безвоздушном пространстве, ногам опоры нет, особенно когда все кости поломаны. Уже несколько детских голосов закричали:

– Нам некогда, вставай. Вас двое, она умрёт, если ты не встанешь.

Мари! Воспоминание пронеслось молнией, и я взмахнула рукой, показалось, что она сразу оторвалась, такая была боль, но тут же дети обрадовались и успокоили:

– Встала, она встала, мы уходим, теперь сама.

С трудом открыв глаза, я сразу застонала от боли, кто-то рядом прошептал:

– Рина… ласточка ты наша…

Но темнота опять окружила, и я улетела в неё, превратилась в маленькую звёздочку.

Тихонечко постанывая от боли, я лежала на постели, а Фиса оборачивала меня в зелёную простыню. Рядом со мной лежала Мари, уже завёрнутая как кокон. Только она не стонала, героически переносила боль.

– Лебёдушка, птица сизокрылая, ласточка…

– Фиса… я лягушка на асфальте…

– Она, она, лягуха самая что ни на есть, лапки в стороны раскидала…

– Больно же…

– Ты глянь, как девица наша терпит, ни словечка, ни стона…

– Я старая, мне можно.

И Мари подала голос:

– Рина… как ты смогла…

– Мари, как видишь, не могу молча, а ты молодец…

– Как ты смогла всё вытерпеть?

– Машенька, ты не вороши, нашей ласточке сейчас силы нужны, да и тебе тоже…

– Не буду.

Как оказалось, в сознание мы пришли одновременно, только я потом опять рухнула в темноту, а Мари смогла удержаться. Поэтому Фиса её уже в третий раз оборачивает, а меня всего во второй. Больно ужасно, кожа чувствует прикосновения мягкой ткани, как будто её натирают наждачной бумагой.

Вито и Роберт куда-то исчезли, вокруг нас суетилась только Фиса. Но простыни уже были готовы, значит, кто-то помогал ей. И получается, что не дни лежания, а часы, может минуты. На мой вопрос, где все, Фиса только вздохнула:

– Делом заняты.

И удивительно, она не ругала меня за мои слова, которые спровоцировали удар Силы. Хотя при этом пострадала и Мари. Боль мешала думать, и я решила отложить такой сложный процесс на потом.

После четвертого обёртывания мне стало значительно легче, кожа уже не чувствовала каждую ворсинку, о чём я радостно сообщила Фисе, и она подошла ко мне, грустно сказала:

– Рина, теперь отдохнуть придётся.

– Отдохнуть?

– Спи, милая.

Она сложила ладошки, как трубу, дунула через них мне в лицо, и я уснула.

Гарем. Когда я пришла в себя, всё уже было решено и объявлено Мари. Вождь даже не заходил посмотреть на меня, вызвал Мари и объявил о том, что мы с ней будем пока жить в доме, а потом он решит нашу судьбу.

– Отец всё помнит, но… не чувствует, Фиса, это не он…